Испытание сомнением

протопресвитер Шмеман Александр

Если не увижу – не поверю", – так сказал Фома, один из двенадцати учеников Христа в ответ на радостные рассказы тех, кто видел своего распятого и мертвого Учителя воскресшим. И через восемь дней, по рассказу Евангелия, когда ученики снова были все вместе, явился Христос и сказал Фоме: "Тронь, осязай Меня, убедись..." И Фома воскликнул: "Господь мой и Бог мой!" И тогда Христос сказал ему: "Ты поверил, потому что увидел Меня. Блаженны те, которые не видели и уверовали..."

По существу, миллионы людей думают и говорят так, как говорил Фома, и полагают, что такой подход единственно правильный, единственно достойный мыслящего человека. " Если не увижу – не поверю... " На нашем современном языке – не называется ли это "научным" подходом?

А вот Христос говорит: "Блаженны не видевшие и поверившие". Значит, есть, значит, был другой подход, другая мера, другая возможность. Да, говорят на это, но это подход наивный, нерациональный, одним словом, – не научный. Это для отсталых. Я же человек современный, и вот:

Если не увижу – не поверю

Мы живем в мире великих упрощений и потому великого обеднения. "Научно", "ненаучно". Люди повторяют эти слова как самоочевидные, как сами собою разумеющиеся, и повторяют потому, что все вокруг них повторяют, не задумываясь и не рассуждая. По существу, сами-то они именно верят в эти определения слепо и упрощено. И потому им кажется, что всякий другой подход несерьезен и не заслуживает внимания. Вопрос решен но так ли это. Я только что сказал, что мы живем в мире великого обеднения Действительно, если в итоге бесконечно долгого развития человек дошел до этого утверждения: "Я не поверю, если не увижу", если оно представляется ему верхом мудрости и величайшим завоеванием разума то наш мир – бедный, плоский и главное – неизмеримо скучный мир 'Если я знаю только то, что вижу, что могу осязать, измерять, анализировать то как же мало я знаю! Прежде всего, в этом случае отпадает весь мир человеческого духа, тех умозрений, того глубокого знания, которое вытекает не из "я вижу" или "я трогаю", а из "я думаю" и, главное созерцаю. Отпадает то знание, которое веками было укоренено не во внешнем, эмпирическом опыте, а в какой-то другой способности человека, удивительной и, пожалуй, действительно необъяснимой способности, которая отличает его от всего другого в мире, делает его существом поистине единственным. Осязать, измерять, давать точные сведения, даже предвидеть может – мы это знаем теперь – не только человек, но и робот, машина, компьютер. Больше того этот робот – мы и это знаем – будет измерять, сопоставлять и давать безошибочно точные сведения лучше чем человек, точнее, "научнее". Но вот чего никогда и ни при каких условиях никакой робот не будет способен делать – это восхититься, удивиться, осознать, умилиться, обрадоваться, увидеть то как раз, чего нельзя увидеть никаким измерением, никаким анализом. Никакой робот не услышит тех неслышных звуков, из которых рождаются музыка и поэзия, не заплачет, не поверит. Но без всего этого разве не становится наш мир тусклым, скучным, я бы сказал, ненужным? О да, самолеты и космические корабли полетят еще дальше, еще быстрее. Но куда и зачем? О да, лаборатории произведут еще более точные анализы. Но для чего? Мне скажут: "Для блага человечества". Понимаю и в свою очередь отвечаю: в мире будет гулять здоровый, сытый, самодовольный человек, но он будет совсем слепым, совсем глухим, и он даже не будет сознавать своей глухоты и слепоты.

Не увижу – не поверю ". Но ведь эмпирический опыт – это только один, и притом самый элементарный, и потому самый низкий вид знания. Эмпирический опыт полезен и необходим, но сводить к нему все человеческое знание – это то же самое, что красоту картины постигать при помощи химического анализа красок. И то, что мы называем верой, на деле есть второй, высший уровень человеческого знания, и можно сказать, что без этого знания, что без веры человек не мог бы прожить и одного дня. Всякий человек во что-то верит, кому-то верит, и вопрос только в том, чья вера, чье видение, чье знание мира правильнее, полнее, более соответствует богатству и сложности жизни.

Говорят, воскресение Христа – выдумка, потому что мертвые не воскресают. Да, если нет Бога. Но если Бог есть, то смерть должна быть побеждена, так как Бог не может быть Богом распада и смерти. Тогда говорят: но Бога нет, так как никто Его не видел. Но что же значит тогда опыт миллионов людей, радостно утверждающих, что видели – не физическими глазами, а внутренним, глубоким и несомненным видением? Две тысячи лет прошло, а все на как бы с неба падающее, радостное утверждение "Христос воскресе!" несется все тот же ликующий ответ: "Воистину воскресе!" Неужели не видите, неужели не слышите? Неужели на самой глубине своего сознания, по ту сторону всех анализов и измерений и осязании не видите, не ощущаете вы неумирающего, лучезарного света, не слышите вечно звучащего голоса: "Я – путь, и воскресение, и жизнь"? Неужели не сознаете, как на глубине нашей души Фоме, не верующему в нас, во мне, отвечает Христос: "Блаженны не видевшие и поверившие".

С. Аверинцев

 Глубину Твоих ран открой мне,   

покажи пронзенные руки, 

сквозные раны ладоней, 

просветы любви и боли.

Я поверю до пролития крови, 

но Ты утверди мою слабость;

блаженны, кто верует, не видев, 

но меня Ты должен приготовить.

Дай коснуться Твоего Сердца,

дай осязать Твою тайну,

открой муку Твоего Сердца,

сердце Твоего Сердца. 

Ты был мертв и вот жив вовеки, 

в руке Твоей ключи ада и смерти;

блаженны, кто верует, не видев, 

но я ни с кем не поменяюсь.

Что я видел, то видел, 

и что осязал, то знаю:

копье проходит до Сердца 

и отверзает его навеки.

Кровь за кровь и тело за тело,

и мы будем пить от Чаши;

блаженны свидетели правды, 

но меня Ты должен приготовить.

В чуждой земле Индийской, 

которой отцы мои не знали, 

в чуждой земле Индийской, 

далеко от родимого дома,

в чуждой земле Индийской

копье войдет в мое тело,

копье пройдет мое тело,

копье растерзает мне сердце.

Ты назвал нас Твоими друзьями,

и мы будем пить от Чаши,

и путь мой на восток солнца,

к чуждой земле Индийской;

И все, что смогу я припомнить 

в немощи последней муки:

сквозные раны ладоней,

и бессмертно — пронзенное — Сердце.