Немного о милосердии

В 1782 г. Екатерина II издала "Устав благочиния". В нем был сформулирован моральный кодекс гражданина Российской империи:

• Не чини ближнему, чего сам терпеть не можешь;
• Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро, коли можешь;
• Буде кто ближнему сотворил обиду личную, или в имении, или в добром здравии, да удовлетворит по возможности;
• В добром помогите друг другу, веди слепаго, дай кровню неимущему, напой жаждущего;
• Сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему;
• Блажен, кто скот милует, буде скотина и злодея твоего спотыкнется, подыми ее;
• С пути сошедшему указывай путь

Пословицы и поговорки о доброте

Добро не лихо, бродит по миру тихо.

Добро не умрет, а зло пропадет.

Доброе дело само себя хвалит.

Доброе дело и в воде не тонет.

Доброта без разума пуста.

До добра, как до ярма, до зла, как до меду.

Доброе братство дороже богатства.

Добрые чувства — соседи любви.

Добрый гость всегда в пору.

Добрый пастух не о себе печется — о скотине.

Добрым словом и бездомный богат.

Добра ищи, а худо само придет.

Добро помни, а зло забывай.

Доброго чти, а злого не жалей.

Добрым делом не кори.

Добрый Иван — и людям, и нам, худой Иван — ни людям, ни нам. 

От добра добра не ищут.

У милосердного дела нет распорядка. Милосердие – всегда кстати. Добродушие всегда ко времени. (Татарск.)

Доброе дело – не забудется. Благо делающий никогда не пропадёт. Неспособный к благодеянию – зла не совершай!..Делая добро другим – себе помогаешь! (Китайск.)

Красота - на один день, благодеяние – навек. (Чувашск.)

- Добрый человек, куда это ты идёшь?

Стихи о доброте

А Дементьев

Доброе слово

- А вы седой! - 

Сказали мне при встрече, -

А были черный.

—Был, — ответил я.

И что-то мне тотчас легло на плечи.

И придавило камнем бытия.

—А вы — не стары, —

как-то мне сказали 

Мои друзья за праздничным столом. 

И мне как будто крылья развязали

И туго свистнул воздух под крылом.

И полетел я в облачные выси,

И был я очарован красотой.

Дремавшие во мне дотоле мысли

Заволновались нивою густой.

Друзья мои!

Внушайте людям веру!

И чаше говорите «Добрый день»,

И следуйте хорошему примеру:

Продляйте добрым словом

Жизнь людей!

В. Боков

Достается недешево

Счастье трудных дорог.

Что ты сделал хорошего,

Чем ты людям помог? 

Этой мерой измерятся

Все земные труды, 

Может, вырастил деревце

На земле Кулунды?

Может, строишь ракету?

Гидростанцию? Дом?

Согреваешь планету

Плавок мирным трудом?

Иль под снежной порошей 

Жизнь спасаешь кому? 

Делать людям хорошее — 

Хорошеть самому.

Николай Семёнович Лесков

МАЛАНЬЯ – ГОЛОВА БАРАНЬЯ

В одном глухом и отдаленном от городов месте была большая гора, поросшая дремучим лесом. У подошвы горы текла река, и тут стояло селение, где жили зажиточные рыболовы и хлебопашцы. От этого селенья шла через лес дорожка в другую деревню, а на этой дорожке в стороне на полянке стояла избушка, в которой жила бедная женщина по имени Маланья, а по прозванию «Голова баранья». Так прозвали ее потому, что считали ее глупою, а глупою ее почитали за то, что она о других больше, чем о себе, думала. Если, бывало, кто-нибудь попросит о таком, что нельзя сделать без того чтобы лишить себя каких-нибудь выгод, то такому человеку говорили:

– Оставь меня в покое; мне это не выгодно – вон там на пригорке живет Маланья-голова баранья: она не разбирает, чтоб ей выгодно и чтоб невыгодно, – ее и попроси, – она, небось, сделает.

И человек шел на пригорок и просил у Маланьи, и если она могла ему сделать, о чем он просил, – то она делала, а если не могла, то приветит, да приласкает и добрым словом утешит, – скажет:

– Потерпи, – Христос терпел и нам велел.

У Маланьи избушка была крошечная, так что только можно было повернуться около печечки, а жили здесь с нею сухорукий мальчик Ерашка, да безногая девочка Живулечка сидела на хромом стуличке.

Оба они были не родня Маланье-голове бараньей, а чужие, – родных их разбойники в лесу закололи, а их бросили; поселяне их нашли и стали судить – кому бы их взять? Никому не хотелось брать безрукого да безногую, – никогда от них никакой пользы не дождешься, а Маланья услыхала и говорит:

– Это вы правду, добрые мужички, говорите: без рук, без ног ничего не обработаешь, а пить-есть надобно: давайте мне Ерашку с Живулечкой. Случается, что мне одной есть нечего – тогда нам втроем веселей терпеть будет.

Мужички захохотали.

– Беззаботная, – говорят, – Маланья, – прямая ты голова баранья, – и отдали ей и Ерашку, и девочку Живулечку.

А Маланья их привела и оставила у себя жить.

Живут часом с квасом, а порою с водою. Маланья ночь не спит: то богатым бабам пряжу прядет, то мужикам вязенки из шерсти вяжет, и мучицы, и соль заработает, и хворосту по лесу наберет – печку затопит и хлеба спечет, и сама поест, и Ерашку с Живулечкой покормит.

Сошлись перед вечером у колодца домовитые бабы и спрашивают Маланью:

– Как ты, Маланья-голова баранья, с ребятишками прокуратничаешь?

– А все хорошо, слава Богу, – отвечает Маланья.

– Чем же хорошо? ведь они у тебя бессчастные!

– А тем, бабоньки, и хорошо, что они бессчастные, – что на их долю немного нужно. Если бы они были посчастливее да позадачливей, – мне бы не послужить ими Господу Богу, а как они плохие да бездомные, что я им ни доспею – все это для них лучше того, как если бы я их не приняла да об них не подумала.

Покивали бабы головами и говорят:

– А ты еще вперед-то подумала ли: что с ними будет?

– Нет, – говорит Маланья: – я об этом не думала.

– Да как же так можно? Надо всегда о переду думать!

А Маланья отвечает:

– Что пользы думать о том, чего знать невозможно, даст Бог день – даст и пищу на день, а ночью нам всем есть покой на печечке.

– И то правда, – сказали бабы, – они – плохие, – может быть, и умрут скоро на твое счастье! А Маланья руками замотала.

– Что вы! что вы! – говорит, – зачем смерть звать: я ее к себе на порог не хочу – пусть она за дверьми присохнет.

Домовитые бабы распотешились и рассмеялись:

– Ну, Маланья, – говорят, – голова баранья, – да какая же ты удалая да смешная: саму смерть у порога засушить хочет.

Пошла Маланья к Ерашке с Живулечкой – понесла им водицы напиться дать и ее согреть в горшке, да головенки вымыть у припечка, а бабы стоят у колодца, – вслед ей смотрят и пересмеиваются. А к ним из лесу выходит старый старичок, на две клюки опирается.

– Бабоньки, – говорит, – кто у вас тут есть на селе жив человек, что пущает к себе неимущего путника?

А бабы ему отвечают:

– А ты чей человек и как тебя звать по отчеству?

Старик отвечает:

– Странник я света божьего, и имя мне Живая Душа на костыльках; приустал в пути да уснуть хочу

– Мы не знаем тебя, – отвечали бабы, – и пустить к себе без мужиков не смеем, а мужики у нас строгие да грозные – придут, заругают нас.

– Что же, вы, видно, своих мужиков больше Бога боитесь. Бог-то, ведь, велел принять и покормить неимущего.

Бабы отвечают:

– И то правда твоя, странничек: Божье слово помним, а человеческого боимся.

Живая Душа покачала головой и говорит:

– А ведь это, бабоньки, по худу быть – так бы ведь вовсе не надобно. Пойду к самим мужикам: у них попрошусь.

Пошел к мужикам, и мужики его не пустили.

– Кто тебя знает, – сказали, – может быть, ты слабым прикинулся и сам разузнать хочешь, где у нас дорогое добро лежит, да ворам открыть, а может быть, у тебя на теле прыщи да вереды, а у нас избы чистые и полы стланные – иди-ка по тропиночке в гору, там есть бедная избушка – в ней живет Маланья-голова баранья, она всех пущает и тебя пустит.

– Спасибо вам, добрые хозяева, – отвечал старичок Живая Душа и пошел к Маланье.

А Маланья увидела его из окна и послала безрукого Ерашку, чтобы звать его ужинать.

Ерашка добежал к старику и кричит:

– Иди-ко-сь, дедко: тетушка Маланья наварила горшок снытки, сольцой посолила, зовет тебя ужинать.

Старик Живая Душа погладил Ерашку по голове.

– И то, – говорит: – к вам иду. Другие-то не пускают.

И только влез в избу, – тесно стало и сесть не чем, а Маланья говорит:

– Садись, дедушка, со ребятками ешь, а я постою Сел дедко и поужинал, и заговорил по-учтивому и по-ласковому.

– Спасибо, – говорит, – тебе, что не спросила, откуда я и как меня звать по имени, а посадила хлеба есть. Я теперь пойду в лес – у тебя тесно – всем нам лечь негде.

– Что ты! что ты! Живая Душа божия! В лесу медведи и волки ходят – разве я тебя ночью туда выпущу! Всем место будет. Вот Ерашка на печку, а Живулечка за печку, а ты тут протянись, где простор опростается, а мне мое место найдется.

– Ну, будь по-твоему, – сказал старик, а сам думает «Где же это ей-то самой место будет?»

Лег, покрылся своей ветошью, да и уснул с одного вздоха от усталости, а после третьих петухов проснулся – и видит Маланья стоит на ногах и прядет кудель, которая у нее на колочек под потолком приткнута,

Посмотрел на нее старик одним глазком и говорит:

– Да ведь это ты, тетка, должно быть, и не ложилась.

А Маланья отвечает:

– Да мне, Живая Душа, и не хотелося.

Старик покачал головой и говорит:

– Ну-ну-ну! Водил, водил меня Господь долго по свету; думал я, что позабыл он меня и покинул, а он привел меня в отрадное место и сподобил узреть любовь чистую. Скажи теперь мне за то в одно слово, что у тебя есть в желании – и тебе то у Бога и выпрошу.

А Маланья говорит:

– Что мне недостает? я и так всегда радостна, а желаю только, чтобы смерть моего порога не переступала, а если придет, так чтобы за дверью присохла.

Старик отвечает:

– Что ж, – так и будет.

Ушел старик, а смерть вот же тут и жалует; наряжена богатой казачкой в парчовом шугае с золотою пикою, юбка штофная, на боку стальная коса на золотой цепочке, чеканной на манер мертвых костей человеческих, вся рожа накрашена, черные зубы во рту белым платочком заслоняет и в избу просится.

– Покажи, – говорит, – мне детушек-голубятушек, я им принесла по медовому груздочку и по точеному яблочку.

А Маланья как взглянула на нее, так и признала ее, что это смерть, – вскричала ей:

– Хорошо им со мной и без яблочек, а тебя бы лучше не было, и присохни ты на одном месте.

Та и присохла и не может оторвать ног от того места, где пристала, а Маланья ее сухим хворостом заслонила, чтобы не видать ее было.

И славно бы дело сделалось, да пошли от селения ужасные стоны и слезы: сильный слабого теснит и бьет без милости, и нет на злодея в жестоком сердце его никакой угрозы, и как были люди жестоки, то стали еще жесточе того, и приходят к Маланье всякий день столько несчастных, сколько она во всю свою жизнь не видала, и она уже не может помогать им, и слышит, как они плачут и смерть кличут: «Смертюшка-матушка, где ты завеялась! зачем мир покинула! приди, укрой нас от злодеев наших немилостивых – без тебя они зазнались без памяти!»

Тут Маланья ума хватилась.

– Это я, – говорит, – дура, все лихо наделала, захотела поправлять дела Божии – чему быть, а чему не быть сотворенному. И завяла смерть, а заслонена у меня кучкой хвороста.

– Ах, спусти ее, матушка, умилосердися! Ведь вот уже сто лет у нас ни одних похорон не было, и обессердечили люди жестокие, а мы состарелись, измаялись. Спусти ее и их убрать от больших грехов, и нас – от страдания.

И пошла Маланья, развалила хворост, а смерть-то так уж не румяною казачкой глядит, а как паутиночка, и коса у ней вся заржавела.

– Иди, куда тебя Бог послал! – сказала Маланья смерти: и та колыхнулась и поплыла к селу паутинкою по сжатому полю, и послышался вскоре погребальный звон, и перекрестились бедняки и встрепенулись богатые мужики.

– Мы, было, думали, – она навсегда кончилась, а вот она, как змея, из хворосту выскочила. Нельзя век лютовать и властвовать.

А убогие крестились и сами в гробы ложились.

– Устали, – говорят, – наши косточки – насилу дождались земли горсточки.

И обошла смерть все село за лесом и убрала все, что было нужно убрать, – а с другими вместе и Ерашку, и Живулечку, потому что было уже и безрукому, и безногой более чем по сту лет, а Маланья осталась жить и все живет, как прежде жила, и все то же делает, что и прежде делала, и все те умерли, кто звал ее «Маланьей-головой бараньей», и сама она это имя позабыла. И как смерть обойдет весь свет да придет к ней и спросит:

– Как тебя звать?

Она старается вспомнить и никак вспомнить не может и говорит:

– Не знаю – верно, мое имя переменилося. Смерть стала вопрошать; «как имя этой женщине?» А ей в ответ и упал с неба белый, как снег, чистый камень, как сердце обточенный, и на нем огнистым золотом горит имя: «Любовь».

Увидела это смерть и сказала:

– Ты не моя, – нет твоего имени в моем приказе: любовь не умирает: ты доживешь до тех пор, когда правда и милосердие встретятся, и волк ляжет с ягненком и не обидит его.