Валерий Воскобойников. Все будет в порядке

Книга Валерия Воскобойникова " Все будет в порядке" светлая, смешная и чуть-чуть печальная. Этот доверительный рассказ о приключениях, которые происходят с человеком, когда ему еще не исполнилось одиннадцати лет, в полном грозных опасностей и неожиданных радостей мире.

Глава 1

Мысль выдать свою маму замуж пришла в очередной раз Володе во вторник вечером, после звонка из милиции.

Допрыгалась, добегалась по митингам и пикетам мамочка! Уже платили ведь штраф – мало!

– Володя, я из милиции звоню. – Мама говорила смущённо и чужим голосом. – Меня тут, возможно, оставят на несколько дней. Ты не переживай… Суп – в холодильнике, картошка есть, минтай жареный… И позвони на работу, если что… – Она заторопилась и уже собственным голосом добавила: – Будь умницей, Вовик, веди себя в школе хорошо! С контрольной у тебя как?

Но разговор прервался, поэтому мама так и не узнала, что у него-то с контрольной всё в порядке – не то что у некоторых мам. Володя долго ещё сидел в прихожей у телефона, перебирал знакомых мужчин – за кого из них можно было бы выдать маму замуж, чтоб успокоилась.

***

Вообще-то мужчинам мама нравилась. Даже очень. Вид у неё был молодой и несерьёзный. Володя это с удивлением обнаружил давно.

Года четыре назад, когда он перешёл во второй класс, мамина поликлиника наградила их путёвкой в Анталию. Там уж, на морском турецком берегу, на пляже, некоторые только и делали, что без конца хотели с ней познакомиться. С первого дня, даже с первого часа.

Едва они, не разложив вещи, прибежали из гостиницы на пляж, только сели на мокрую тёплую гальку у самой воды, как к ним сразу подошёл загорелый весёлый молодой дядька, сел рядом с Володей, обнял его слегка и попросил:

– Познакомь-ка меня со своей сестрёнкой!

Володя обрадовался, что маму назвали сестрёнкой, и давай знакомить. Если бы не мама, все подробности их жизни выложил бы.

Но мама посмотрела своим строгим взглядом и неожиданно поднялась.

– Пойдём, Вовик, для первого раза хватит, нам вещи надо раскладывать.

– Вы меня возьмите в помощники, я вам помогу, – обрадовался мужчина. – Правда, Вовик?

– Мама, возьмём дяденьку, – начал было просить и Володя.

Только мама посмотрела на сына как на ненормального и, не оглядываясь, потащила его к выходу с пляжа.

Потом-то он понял глупость своего поведения.

***

Мама не такая уж и легкомысленная, как может показаться. Она, между прочим, лучшая медсестра в их детской поликлинике. Её фотография висит на доске «Наша гордость», там, где регистратура. Володя на неё всегда смотрит, когда получает карточку.

К ним домой звонят днём и ночью – кто умоляет научить банки ставить, кто – точечный массаж делать. И мама сразу срывается, бежит по адресу. Цветы, конфеты ей почти каждый день дарят. Зря она своими митингами увлеклась. Особенно когда их не разрешают. А мама как раз на такие и бегает. Если милиция не разрешает, значит, так надо. В милиции лучше знают, что можно, что нельзя.

***

Как-то раз он ей сам об этом сказал. Серьёзной ведь женщиной могла бы стать, сын взрослый – пятиклассник, а она по митингам бегает, ведёт себя как девчонка.

Но мама на это только расхохоталась. А отсмеявшись, проговорила:

– Ты, Вовик, будто диктатор какой. Тебе лишь бы начальство слушались и думали одинаково.

***

Сколько знакомых ни перебирай, а женихи всё те же – новых нет.

Первый раз Володя хотел выдать её замуж за своего друга, Анатолия. Эту мысль и сейчас ещё иногда он обдумывает. А что – Анатолий в июне институт оканчивает. И по виду он большой, взрослый, повзрослее мамочки. Подумаешь, младше на несколько лет. Володя тоже младше Анатолия на девять лет – а ведь дружат же, нормально.

***

С Анатолием Володя познакомился в первом классе первого сентября на первом уроке, когда учительница повела их на экскурсию в туалет.

Конечно, не только в туалет ходили они тогда. Осторожно, на цыпочках, взявшись за руки, прошли они по школьному коридору, слушая из-за закрытых дверей громкие учительские голоса. Подошли к кабинету директора, к учительской, к столовой, а уж потом к туалету для девочек и к туалету для мальчиков. Там Володя на минуту и задержался. А когда выбежал, то увидел, как парами, взявшись за руки, все сворачивают за угол. Он, стараясь не топать, догнал их, пристроился сзади, вошёл со всеми в класс, даже обрадовался, что сразу нашёл свой стол – третий у стены, не то что некоторые путались. И вдруг к этому же месту подскочил какой-то злой первоклассник и стал Володю отпихивать. Володя тоже было пихнул его, но увидел, что все почему-то удивлённо на него глядят, а некоторые даже смеются. Взглянул Володя на учительницу и с ужасом понял, что не та она – высокая, толстая и старая. А у них была – стройная и молодая. Учительница как раз начала его спрашивать о чем-то строгим басом, но он, с ужасом обнаружив, что пристроился к чужим и с ними зашёл не в свой класс, бросился к двери, выскочил в коридор и, теперь уже громко топая, побежал опять в туалет. Ясно, что там его никто не ждал. Было там пусто, пахло свежей масляной краской, из кранов капала вода.

Володя понял, что окончательно потерялся, что класс свой он никогда уже теперь не отыщет, и, отчаянно заплакав, вышел в коридор. Тут он и наткнулся на высокого то ли молодого учителя, то ли взрослого ученика, который нёс связку длинных деревянных указок.

Этот то ли учитель, то ли ученик сразу всё понял, своим платком вытер ему лицо и повёл за руку по школьным коридорам. Он сам сказал, что зовут его Анатолий, что учится в десятом «в». И подвёл Володю к двери первого «в». Приоткрыл её, извинился и только стал спрашивать учительницу, не потерялся ли у неё ученик, как Володя обрадованно подскочил к своему месту.

***

На другой день в перемену Анатолий сам нашёл Володю. Володя уже освоился, уже бегал по коридору наперегонки с одноклассниками. Анатолий спустился к нему со своего этажа – кабинеты старших классов были наверху – и постоял с ним несколько минут, поразговаривал.

Для Володи это были минуты гордости, счастья. Ни к кому из их класса не приходили выпускники. И Володя настолько расхрабрился, что громко спросил:

– А ты усы сам бреешь или в парикмахерской?

У Анатолия и правда пробивались тёмные усы. Но как потом выяснилось, он не брился ещё ни разу и лишь после этого вопроса попросил у родителей деньги на бритву.

– В первом классе я тоже мечтал о старшем друге, – сказал Анатолий Володе, – и во втором классе, и в третьем. Я был совсем один, поэтому меня часто обижали. А в четвёртом я стал здорово расти, занялся айкидо и сам стал всех защищать. А ещё решил, что обязательно возьму себе в друзья первоклассника. Если хочешь, можешь считать себя моим другом. Человек должен расти в ощущении безопасности и должен знать, что нужен всем.

***

Вообще-то отец у Володи когда-то был. Только они друг о друге не знали.

Однажды, Володя тогда учился в четвёртом классе, он шёл с мамой по Невскому, и вдруг около Пассажа мама схватила его за руку, больно сжала, толкнула за столб и приказала тихо:

– Не двигайся! Видишь, мужчина в красные «жигули» садится!

Недалеко от них пожилой, очень серьёзный человек открывал дверь у «жигулей» новой модели. И в эту же машину садились невысокая худенькая женщина, взрослая девушка, похожая на неё, а рядом с мужчиной – девчонка, и лет ей было, наверно, столько же, сколько Володе. Девчонка о чём-то весело рассказывала, и все улыбались.

– Это твой отец, – сказала вдруг мама.

Прежде на редкие вопросы об отце мама лишь отшучивалась, да Володя и не задавал их давно.

– Только тихо! Он о тебе не знает, понял? Вообще не знает, даже не догадывается, что ты живёшь на свете. А если когда-нибудь узнает, то это принесёт несчастье сразу нескольким людям. И мне в том числе, понял?

Володя так и не спросил ни разу маму, с чего бы это известие о том, что он живёт на свете, сделает людей несчастными. Но сам часто про это думал.

А через год произошло страшное. Это было недавно, скоро после зимних каникул.

– Вот что, – сказала мама однажды утром. – Ты сегодня в школу не пойдёшь, и я на работу тоже. – Голос у неё был странный. – Мы поедем на кладбище. Умер твой отец, и там будут его хоронить. Мы постоим в стороне, а потом положим цветы.

Володя по-прежнему ничего не спрашивал, только кивнул.

Мама потом сама добавила, что про болезнь отца ничего не знала, а он, оказывается, лежал в больнице все последние месяцы.

Только вчера вечером случайные знакомые сказали по телефону…

***

Автобус мучительно долго тащился до кладбища, и мама нервничала – вдруг они опоздают. Но не опоздали. Группа людей как раз входила на главную аллею. Мама кого-то там узнала, ухватила Володю за руку:

– Это он, да! Пошли!

Они с мамой пошли за людьми, как бы вместе с ними, но и чуть отдельно. Мама держала большой сверток с живыми тюльпанами.

Впереди несли несколько венков, потом на большой каталке везли гроб, обшитый красной материей.

И Володя по-взрослому подумал, что теперь он никогда не увидит отца. А ведь он всю эту последнюю зиму тайно мечтал о встрече.

Володя представлял, как окончит школу, станет взрослым. И вот они встретятся – два взрослых человека. Один молодой, быть может, студент, как Анатолий, другой пожилой. Встретятся где-то почти случайно и разговорятся. Отец неожиданно удивится, какой же Володя умный, как здорово все понимает. И тут нечаянная догадка озарит его сознание. И он, отец, подчиняясь этой догадке-молнии, спросит: «Кто же ваш отец?» А Володя не ответит, он только улыбнётся загадочно. Но отец сам всё поймёт, он взглянет в зеркало на два отражения: своё и Володино, – и это зеркало как бы скажет: «Больше не надо слов». Они крепко обнимут друг друга. Отец, пряча слёзы, голосом, полным отчаяния и страсти, станет у них с мамой просить прощения за всё. И, может быть, познакомит со своей семьёй. Только там никогда не догадаются, что он, Володя, – тоже сын своего отца. В той семье он появится как таинственный друг, хороший знакомый.

Примерно так представлял Володя будущую встречу с отцом.

Но всё. Теперь он отца никогда не увидит. Никогда.

Вокруг выкопанной могилы были кучи снега и мёрзлой земли. Мужики в ватниках опустили гроб на длинных верёвках в яму. Та самая худенькая женщина, которая садилась в машину к отцу, громко, не стыдясь, плакала. Володя по этому плачу её и узнал. И девушка плакала. А девчонка смотрела вниз, на ноги. И мама рядом с ним тоже вдруг заплакала…

На них с мамой некоторые люди как бы незаметно оглядывались. Хотя они и стояли чуть в стороне, чтобы никому не мешать.

Потом, когда могилу уже забросали землёй, сделали холмик, накрыли его венками, живыми цветами и отошли, мама с Володей тоже приблизились, развернули газету и положили тюльпаны.

– Вы, извините, кем усопшему будете? – подошёл к ним приотставший пожилой человек. – Близкими или так?

И Володя растерялся, не знал, как отчитываться перед этим человеком за цветы и мамины слёзы.

– Я интересуюсь, усопшему вы кем будете? – настаивал спрашивающий.

Но мама посмотрела как бы сквозь него, махнула с горечью рукой и проговорила:

– А, бросьте! Разве теперь это важно?!

И человек тот смутился, отошёл…

Глава вторая

Володя все продолжал сидеть в прихожей и думал, как поступить с мамой. Потом решил посоветоваться с Анатолием. Только протянул руку к трубке, как вдруг телефон зазвонил сам.

– Вов, ты телевизор смотришь? – это был голос Тани Осокиной. – Включай быстрей, маму твою показывают!

Пока он подбежал к телевизору, пока тот включился, от передачи остался лишь кончик.

На мгновение появилось несколько человек и среди них – мама. А потом милицейский майор с забинтованной головой проговорил:

– С нарушителями законности мы поступаем именно так – по закону.

А дальше пошёл другой кадр – о городских художниках.

Но и того, что Володя увидел, ему хватило. Ведь эти несколько человек с мамой во главе сидели в отделении милиции, за решёткой. И на них смотрел весь город, потому что показывали их в самой известной программе новостей.

Да уж, завтра в классе повеселятся!

***

Даже Анатолию звонить расхотелось. Но только он один мог понять, посоветовать.

Уж сколько раз, начиная с первого класса, спасал Анатолий Володю, сам чаще и не догадываясь.

***

Например, ещё в том же первом классе сидела на соседней колонке девочка – Таня Осокина. И Володе нравилось на неё смотреть, какая она вся беленькая, и коса у неё толстая, даже пушистая, не то что у других. И лоб высокий. Говорят, в высоком лбу хранятся большие математические способности.

Володя к ней не подходил, только смотрел иногда во время уроков.

И вдруг девчонки с мальчишками придумали жуткую игру – женить друг друга. Мальчишки тащили по коридору кого-нибудь из своих, девчонки – из своих. Те упирались, но их с хохотом подтаскивали друг к другу и не отпускали, пока они не поцелуются. Некоторые, правда, особенно и не упирались.

Но когда мальчишки схватили Володю, а девочки Таню Осокину – откуда они только узнали его тайну?! – когда потащили их навстречу, Володя понял, что лучше умрёт, чем приблизится к ней, к Тане Осокиной. Он попытался растолкать всех, вырваться, но его крепко обхватили за руки. Тогда он решил упасть на пол, но его всё равно потащили, с волочащимися ногами, с рубашкой, вылезшей из школьных брюк. И тут он увидел Таню, которая тоже вырывалась изо всех сил. А те, кто тащили – и девчонки и мальчишки, – хохотали. И только они с Таней смотрели друг на друга с ужасом, и Володя чувствовал, что Таня ждёт от него помощи, спасения. Да-да, это он должен был спасти их обоих. Но только как? Ведь и его волокли за руки и за ноги к ней навстречу.

Что произошло бы дальше – Володя представить не мог. Знал одно – такого общественного позора он бы не перенёс.

И в эти секунды в их коридоре появился Анатолий. Мальчишки, конечно, Володю бросили, разбежались. И девчонки тоже оставили Таню.

Анатолий же всего-навсего принёс книгу писателя Рони-старшего «Борьба за огонь», которую специально для него взял в районной библиотеке.

***

Но в дружбе двух людей бывают не только радости, бывают обиды и злоба. И важно не поддаться этой минутной злобе, пересилить её, иначе оскорбишь своего друга так, что и не восстановишь дружбу, как бы этого ни хотел.

Володя тоже однажды, в своём первом классе, подошёл к Анатолию, а тот в сторону. Это оскорбило, ударило Володю, и решил он, что Анатолий предал их дружбу. Навсегда. Только что в любой момент Володя мог к нему подойти, только что они были вместе. А теперь Анатолий влюбился и ходил вдвоём с девятиклассницей, Зинкой Крупиной.

С той самой Зинкой, которая каждую неделю встречалась с каким-нибудь новым старшеклассником, которая потом несколько лет мучила несчастного Анатолия, а сейчас сама так красиво от любви к нему страдает.

***

Знакомство Анатолия с Зинкой происходило на виду у всей улицы: Зинка упала Анатолию в руки. Ясно, что не с неба – с неба только парашютисты падают и метеориты. Да иногда самолёты.

Володя и Анатолий шли по улице, Анатолий говорил про новгородского князя Вадима, который не подчинился Рюрику и затеял против него смуту. А в эти минуты Зинка в своём доме выскочила на лестницу поболтать с подругой и у неё захлопнулась дверь. А за дверью на кухне готовилось праздничное угощение, и в духовке пёкся пирог, потому что вечером у Зинки был день рождения. Ей исполнялось пятнадцать.

Дверь захлопнулась, Зинка была на лестничной площадке, и угощению грозила погибель.

Тогда Зинка решила перелезть с балкона соседки на свой балкон. Человек она была отчаянный, в этом Володя недавно снова мог убедиться. Но тогда ей не повезло. А может быть, наоборот, повезло очень. Потому что в ту секунду, когда она сорвалась и все люди, бывшие поблизости, ойкнули, Володя и Анатолий проходили как раз мимо её балкона. Зинка падала со второго этажа, но летела вниз спиной и здорово бы разбилась. Анатолий её поймал. Недаром у него была спортивная реакция. Он её поймал и немного подержал на руках, слегка покачиваясь и озираясь по сторонам, словно раздумывая, куда бы её поставить. На самом-то деле Анатолий потом сознался Володе, что, когда он принял её падение на себя, он с трудом её удержал и сам с трудом удержался на ногах и чуть не застонал от боли.

А Зинка настолько одурела во время падения, что тоже не разобрала, кто её держит – взрослый человек или школьник, только сильно большой и широкоплечий.

– Спасибо, дяденька, – сказала она, обнимая его, а потом добавила: – Извините, пожалуйста.

Анатолий смутился, стал ставить её на ноги, а она вдруг попросила:

– Подсадите меня, пожалуйста, на балкон. У меня пирог горит.

И Анатолий снова поднял её в воздух на вытянутых руках. Она зацепилась за перила своего балкона, перебралась через них, открыла дверь в комнату и уже из дверей победительски улыбнулась, а потом крикнула:

– Приходите сегодня на день рождения! Квартира семь.

Она, конечно, не всерьёз пригласила. Просто разглядела наконец, что Анатолий никакой не «дяденька». Но Анатолий пришёл и впервые в жизни принёс в подарок цветы.

***

Через несколько дней после этого приключения подошёл Володя к школе, чтобы Анатолия встретить и вместе до его дома пройтись, про князя Рюрика ещё поразговаривать, и видит: Анатолий вместе с Зинкой из школы выходят. Идут, весело болтают, Зинка цветную варежку в руке несёт.

– Анатолий! – закричал Володя через всю улицу.

Только тогда они и остановились.

– Тебе что? – спросил Анатолий, как будто чужой.

А Зинка его уже нетерпеливо за рукав дёргает и в лицо заглядывает.

– Анатолий, пойдём со мной. Ты мне про князя Рюрика ещё расскажешь… – заговорил Володя. Он уже предчувствовал, что не с ним пойдёт Анатолий, но не хотел поверить в это.

– Мальчик, отойди, пожалуйста, нам некогда, – оборвала его Зинка. – Толик, пойдём.

Она произнесла последние слова командирским голосом, и Анатолий послушно пошёл, только сказал виновато:

– Про Рюрика я тебе потом обязательно расскажу.

***

Анатолий не догадывался, что с того дня начнутся его мучения. Потому что Зинка то сама ждала его теперь после уроков, то, дёрнув плечами, уходила от него посреди улицы. То шла, вслушиваясь в каждое его умное слово, заглядывая в лицо, словно собачка, а то не приходила в назначенное время к театру, а когда Анатолий звонил ей домой, отвечала изменённым голосом, что дома её нет. А потом вдруг, назло Анатолию, начинала прохаживаться мимо его окон с какими-нибудь старшеклассниками.

***

Однажды Володя застал Анатолия плачущим у чердачной двери. Володя туда поднялся с первоклассником из чужого класса, чтобы подраться по-настоящему, но, увидев Анатолия, и драться расхотел. Да и первоклассник сразу превратился из врага в друга.

Анатолий стоял, уперевшись лбом в металлическую дверь, и негромко стонал. Володя, конечно, понял, отчего, точнее, из-за кого он стонет.

– Это он из-за Зинки Крупиной! – шепнул Володя недавнему врагу, и тот понятливо кивнул.

– Не могу я без неё жить, не могу! – простонал Анатолий.

Уже две недели оскорблённый Володя не подходил к Анатолию. Две недели, проходя мимо, насильно отворачивал голову, чтобы смотреть мимо. А потом понял, кто во всём виноват. И возненавидел её – Зинаиду Крупину.

– Володя, – проговорил Анатолий, не поворачивая головы от металлической двери. – Передай ей, пожалуйста, записку. И пусть обязательно напишет ответ. Я больше так не могу.

Записку они с первоклассником сразу прочитали. Как только спустились в коридор. Ничего такого там не было. Всего одно предложение.

«Зина, прошу тебя, приди, пожалуйста, к нашему месту, очень прошу».

– Давай припишем, чтоб знала, как Анатолия мучить, – сказал Володя чужому первокласснику и шариковой ручкой дописал:

«А будешь Анатолия ещё мучить, ноги повыдёргиваем».

Эту записку они отнесли Зине, найдя в расписании её класс.

– Сказал, чтоб ответ обязательно дала, – хмуро, с угрозой в голосе, проговорил Володя. А сзади него стоял такой же хмурый другой первоклассник.

Зина прочитала записку, зло рассмеялась и, проговорив: «Ах, ответ!» коротко что-то написала на их записке.

Ясно, что при ней читать ответ они не стали, прочли только, когда вышли на лестницу.

«Идиот!» – было написано наискосок.

Володя, уже один, поднялся к чердаку. Анатолий стоял там по-прежнему.

– Идиотка она какая-то. Взяла записку и съела. Я говорю: ответ пиши. А она: не на чем – и глотает записку.

Странно, но это враньё Анатолия вдохновило.

– Съела? – переспросил он почти восторженно.

– Ага, целиком. Как в книжке «Пакет». Знаешь?

Они спустились в коридор вместе. И было Володе радостно, потому что возобновилась их дружба.

– У тебя сегодня сколько уроков? Давай, я тебя после школы встречу. Ты мне ещё про Рюрика недорассказал.

– Встретишь сегодня, и я расскажу, – пообещал Анатолий.

Но когда Володя, сделав дома письмо, снова вернулся к школе, то увидел, как Зинка опять уводит Анатолия в другую сторону.

Давно это было, будто в другой жизни. Володя тогда учился в первом классе. А сейчас…

Глава третья

Уж сколько раз набирал Володя номер Анатолия в этот вечер, но не было его дома! Зато звонили другие люди.

– Володя, ты только не пугайся, мальчик! Ничего такого страшного нет, просто мама твоя немножко в милиции. – Это была мамина знакомая, Полина. – Ты отвечай, слышишь! Или испугался?

– Нет, не испугался. Немножко – это как?

– Просто мама твоя поживёт в милиции и вернётся. Сейчас надолго не задерживают. Она обязательно вернётся. А если не вернётся, мы тебе помогать будем, станем суп варить. Так что ты не пугайся.

Ничего себе «не пугайся».

Потом позвонила другая мамина знакомая:

– Вовик, привет! Мы вместе с твоей мамой были. Только что из милиции. Нас двоих отпустили, потому что мы в первый раз попались, а мама твоя – она нечаянно майора уронила. – Мамина знакомая говорила быстро, прямо захлёбывалась от радости. Ей-то хорошо, она на свободе, а мама где? – Мама твоя майору стала доказывать, что он не прав, он попятился, оступился и голову разбил. Мама его прямо в машине перевязала, пока нас везли в отделение. Так что её задержали, запиши адрес на всякий случай!

Володя записал адрес. Хотя что с этим адресом делать – он не знал.

***

Собрался Володя поужинать в одиночестве, и тут новый звонок. Он сразу узнал этот строгий, слегка недовольный голос занятого человека, которого отрывают по пустякам. Мамин главврач.

– Здравствуйте, Фомин говорит. Мне, пожалуйста, Людмилу Алексеевну.

– Её нет дома, что ей передать? – ответил Володя так же, как отвечал всем, спрашивающим маму. Мама ещё когда научила его так говорить по телефону.

О том, что мама арестована, говорить не стоило, вдруг главврач не знает, а маму утром отпустят.

– Я, простите, говорю – с её сыном? с Владимиром?

– Да, здравствуйте.

– Это вашу маму я сейчас видел по телевизору? Я не ошибся?

Всё пропало. Теперь уже скрывать глупо.

– Да, мою маму.

– Дичь какая! У неё завтра с утра десятки больных, а она в милиции даёт интервью! Вы не знаете их номер телефона?

Номер Володя не знал, но адресом поделился.

И тут наконец позвонил Анатолий. Сам.

– Давай, одевайся, приходи ужинать! Мама твоя скоро станет городской знаменитостью. Адрес-то её хоть узнал?

– Узнал, – отозвался Володя. – А ужинать я как раз дома буду, спасибо. Потому что надо у телефона сидеть, вдруг она ещё позвонит.

– Тоже правильно. Тогда быстро перечисли, что у тебя в холодильнике. Масло, колбаса, яйца есть? Хлеб есть?

– Есть. Всё есть, мне ничего не надо.

– Да я сейчас не о тебе говорю. Сделаешь рано утром бутерброды, кофе в термосе и отвезёшь маме. Или, давай, я утром приду, помогу. Помочь?

– Не надо, я сам.

– Сумеешь передать, как думаешь?

– Конечно, сумею, – храбро подтвердил Володя, хотя не особенно был уверен, что всё получится хорошо.

***

Будильник он завёл на семь утра. Интересное дело, когда надо проснуться рано, в нём словно и внутренний будильник работал. Он проснулся за пять минут до звонка и сразу вскочил.

Здорово было бы испечь пирожки. Мама вынимает их в милиции, а они ещё теплые. «Вот это сын!» – с удивлением сказали бы все.

Он однажды пёк под маминым руководством. Но на это ушёл вечер. Сейчас времени бы не хватило.

Володя поджарил яичницу; когда сковородка остыла, положил её между двумя кусками булки. Налил кофе в маленький термос.

Что ещё берут для заключённых? Где-то Володя читал, что зубную щётку и тёплые носки. Ещё он взял полотенце и тёплые домашние тапки – не в сапогах же всё время сидеть в камере.

Это слово – «камера» – его и напугало, и рассмешило. Ему до сих пор казалось, что не с ними это случилось, что не по-настоящему.

Бутербродов он сделал несколько. Наверняка с мамой вместе ещё кто-нибудь голодный. Жуткое это дело, когда у тебя еда, а у соседа – нет.

До милиции он доехал в троллейбусе. На плече у него была школьная сумка, в полиэтиленовом мешке – передача.

***

У нужного дома стояла машина с красными крестами. Неужели главврач приехал отвоёвывать маму?

И точно: его голос Володя услышал, едва только дверь в милицию открыл.

– Это невероятно, это невозможно представить! Вы думаете, вы наказываете её? Нет, вы наказываете десятки больных детей! – возмущался главврач.

И его слушал смущённый майор с забинтованной головой, который сидел около таблички «дежурный». Рядом была дверь, такая же железная, как в школе наверху, на лестнице, но у милицейской двери было ещё и окошечко с железной решёткой.

«Там, наверно, мама», – подумал Володя.

– Кто им сделает перевязки, уколы! Вы? Вы им сделаете сегодня уколы? Я их всех направлю в ваше отделение, вместе с родителями! – продолжал возмущённо говорить главврач.

– Доктор! Не волнуйтесь вы зря, доктор! – пробовал успокоить его майор с забинтованной головой. – Я же сказал, мы ваше ходатайство учтём. Поступим по закону, но ходатайство учтём. Петровская будет отпущена, но штраф ей заплатить придётся. Сейчас её приведут.

– Приведут! – передразнил главврач. – Вы подумали, на что она будет годиться после бессонной ночи? Вы сможете сделать внутривенное грудному ребёнку? Я, например, не могу. А она – может. Она лучшая медицинская сестра. Только не сегодня. И общественное порицание мы ей вынесем.

– Я знаю, знаю, доктор, какая она сестра. – Майор показал на бинт. – Сама голову разбила, сама и перевязала. Вон её как раз и ведут.

И Володя увидел маму. Она не вышла из-за железной двери, а показалась в боковом коридорчике. Впереди неё шла милицейская девушка.

– Зря вы меня ведёте, – говорила мама девушке. – Я ещё раз повторяю, что отсюда не уйду.

Увидев Володю и главврача, мама на секунду удивилась, а потом отвернулась от них, как будто это были незнакомые ей люди.

– Вы, Петровская, свободны, извините, если что не так, – проговорил майор, как будто не слышал маминых слов. – Лучше бы нам с вами иначе встречаться, не здесь. Вот, подпишите. – Он придвинул какую-то бумагу. – А приглашение в суд для наложения штрафа мы вам пришлём.

– Не уйду я отсюда никуда. – Мама не стала расписываться и бумагу отодвинула. – Отпустите девушек, тогда и поговорим. Виновата я одна, а не они. Дайте мне десять минут на свидание с близкими и начальством, а потом я вернусь в камеру.

– Да отпустим мы ваших девушек, сейчас отпустим! – Майор просительно посмотрел на главврача.

– Петровская! Вы немедленно сядете со мной в машину, возьмёте у сына завтрак, Владимир тоже сядет с нами, и на работу!

– А девушек ваших мы сейчас отпустим, – повторил майор.

Только тогда мама согласилась уйти из милиции.

– Больше я вас выручать не стану, – сказал ворчливо главврач, когда машина тронулась. – Не понимаю! Серьёзный работник, воспитали хорошего сына, завтрак вам привёз, а вы?

«Маму бы за него замуж выдать! – подумал Володя. – Он бы её воспитывал!»

А мама сразу переменилась, как только вышла из милиции.

– Вовик, а ты сам позавтракал? – стала допытываться она. – А вы, Игорь Петрович? Вы меня извините, что я вам неприятности причинила. Но я же из-за детей, для их здоровья устроила митинг. Сколько у нас детей болеют аллергиями, вы же сами знаете, а заводу хоть бы что. Пока его не закроют, я буду митинговать!

***

Итак, все заняли свои места. Главврач вошёл в кабинет, мама – к больным, которые её уже ждали, Володя – в класс, а майор с перевязанной головой остался на дежурстве. Только обманул он маму, не выпустил её девушек. Мама переживала весь вечер, как только ей сказали об этом по телефону. Получилось, что она бросила товарищей, то есть подруг, там, в милиции. Она даже подумала было вернуться туда и потребовать, чтобы её снова заперли в камере.

Но тут ей позвонили какие-то родители, у которых было совсем плохо с маленькой девочкой, и она бросилась к ним.

***

Недели через две после того, как мама отсидела ночь в милиции, в субботу вечером в дверь позвонил человек. Он был в обычной куртке с капюшоном, в вязаной шапочке, в руках держал цветы и коробку конфет. Володя, когда открыл ему дверь, подумал, что это очередной чересчур благодарный родитель. И точно – он сразу спросил про маму:

– А где же Людмила Алексеевна прячется? – Человек вытирал ноги и улыбался.

– Мама! К тебе пришли! – позвал Володя.

– Здравствуйте, что-то я вас не припомню. – Мама вышла из кухни, там у неё пеклись пирожки с капустой.

– Майор Титов, собственной персоной. – Человек продолжал улыбаться и протянул навстречу маме букет.

– Какой персоной? – переспросила мама, отодвигаясь от букета.

– Собственной, – смущённо проговорил майор.

Теперь Володя узнал его – это был тот самый майор из милиции, только без бинта на голове.

– Я к вам с неофициальным визитом, так сказать, по-дружески, по-мужски. Очень вы мне симпатичны своей смелостью… – Майор не договорил.

– По-дружески? – переспросила его мама. – По-мужски? Тогда я вам отвечу по-женски. – Она выхватила букет и, привстав на цыпочки, неожиданно хлестнула цветами майора по лицу.

Майор не защищался, не прятал лицо, только чуть пятился.

– Неофициально? – снова переспросила мама. – Вот и я неофициально, – и она снова хлестнула букетом, так что цветы все обломались и осыпались на пол. – Вы меня обманули, выставили перед друзьями в идиотском виде. Сказали, что их отпустите, а сами оставили в камере!

Майор снова попятился назад, он уже был на лестничной площадке, а мама продолжала махать перед ним обломком букета.

– Не виноват я! Да послушайте же! Я с дежурства сменился, – пытался оправдаться он.

– Убирайтесь отсюда вон со своими конфетами!

Мама бросила в него коробку, и шоколадные конфеты посыпались на пол. А майор, продолжая пятиться по лестнице вниз, неожиданно оступился и грохнулся головой о ступени.

– Ну вот, – грустно сказал он, медленно поднимаясь, – зачем же вы мне голову-то всё время бьёте? – Он поднёс пальцы к голове, показал их маме с Володей. Пальцы у него были в крови. – А я ведь к вам пришёл прощения просить.

– Идите в квартиру, – скомандовала мама. – Сейчас я вам сделаю перевязку, а потом составляйте на меня свой акт.

Майор прошёл следом за нею на кухню, сел послушно на табурет и подставил голову.

Мама быстро достала бинт, вату, спирт.

– Придётся немного выстричь волосы.

– Выстригайте, – печально согласился майор. – Хоть наголо стригите. Захочешь вот так поговорить по-человечески, а тебе!

Мама отвечать не стала, только принюхалась.

– Каким-то одеколоном брызгаетесь!

– Естественно, – признался майор, – после бритья.

– Естественно! – передразнила мама. – Запах у него пошлый!

– Не знаю, я им пятнадцать лет освежаюсь, никто не говорил.

Через несколько минут майорский лоб снова пересекала свежая повязка.

– Всё. Можете быть свободным.

– А вы, Людмила Алексеевна, извините, пирожки сами печёте? – спросил майор, продолжая сидеть на кухонном табурете.

– Нет, шеф-повар гостиницы «Москва», – сказала сердито мама.

– А вы, извините, не позволите мне угоститься? – и майор проглотил слюну. – Я как с дежурства сменился, ничего не ел…

– Угощайтесь, – сказала мама, – только учтите, говорить мне с вами не о чем.

Мама подвинула ему пирожки, взяла чайник.

– Вам покрепче или как?

– Покрепче, пожалуйста, если можно, конечно.

В тот момент, когда она понесла чайник над столом, ручка у него оторвалась и чайник грохнулся, к счастью, на пол.

– Теперь чуть не ошпарилась из-за вас!

– Не из-за меня, извините. А из-за ручки чайниковой. Сейчас я вам всё закреплю… Отверточку принесёте?

– У меня сын есть, он и закрепит. Он уже неделю как обещал.

– У сына свои дела, мальчишеские, а тут… по-мужски.

Он поднял чайник, вылил в раковину остатки кипятка, достал отвалившуюся внутри гаечку и быстро всё починил.

– А пирожки у вас очень вкусные. Давно не ел таких тёплых…

Но мама продолжала сурово молчать. А когда он съел второй пирожок, потом третий, запил их чаем, она молча пошла в прихожую. Майор тоже пошёл за ней и встал рядом, глядя, как мама заметает остатки букета.

– Вы позволите, Людмила Алексеевна, пригласить вас с сыном на праздничный вечер?

– На вечер? – переспросила мама. – Вовик, ты слышишь, нас этот человек ещё и на вечер приглашает! В камере будем праздновать или где?

– Ну что вы так со мной! – обиделся майор. – Это вечер смеха. В Доме офицеров. Народные артисты, мастера сатиры и юмора…

– Нет уж, с вами я не пойду. Да и не до смеха мне сейчас… Будьте здоровы!

И милиционер, в который раз печально вздохнув, покинул квартиру. глава четвертая Два года назад, в конце третьего класса, в апреле, шёл Володя из школы, и кто-то сверху его позвал:

– Вовик!

Поднял он голову, оглянулся – Зина! Она стояла в балконных дверях и махала ему рукой.

Уж сколько раз и в первом, и во втором классе он её и прощал, и снова ненавидел. В третьем же классе, зимой, Анатолий вдруг успокоился и мучиться перестал. Они с Володей не вспоминали о ней больше, и сразу стало им спокойней.

– Вовик, а я дома сижу. Поднимайся ко мне, ты мне очень нужен! Лови ключи! – и она зачем-то бросила ему с балкона ключи.

Сколько раз он видел её в школе, сколько раз мимо дома её проходил, и она его не замечала. А теперь вот: «Вовик! Ты мне очень нужен!»

Он поднял ключи с мокрого асфальта, обтёр их рукой и подумал: «Может, их назад забросить?» Очень ему было надо подниматься к ней наверх, когда Анатолий про неё даже и думать перестал.

– Вовик, поднимайся быстрей, ты очень нужен! Сам откроешь?

Он решил всё-таки подняться. И ещё не понимал, зачем она ему ключи бросила, могла бы ведь сама отпереть дверь, да и всё.

Он долго возился с её замком, наконец вошёл. В прихожей было темно.

– Вовик, ты раздевайся, проходи! – услышал он голос Зины издалека.

По полутёмному коридору, оставив ранец в прихожей, Володя осторожно пошёл в комнату, откуда через открытую дверь слышал Зинаиду. Какой ещё сюрприз она ему приготовила?

Зина лежала поверх кровати в длинной цветастой юбке, в кофте, одна нога у неё была полностью в гипсе, и сама она радостно улыбалась.

Володя даже подумал сначала, что это она шутит, игру такую придумала.

– А я тебя уже два дня высматриваю. Двойной перелом, – показала она на ногу. – На лыжах с горы съезжала. Серенада – такое место за Зеленогорском, знаешь, сколько там обломков лыж! Ты не стой, ты садись в кресло и рассказывай.

Володя не знал, про что рассказывать, и немного помолчал. Но в кресло сел.

– Ну, как живёшь? Рассказывай. В школе без меня здорово изменилось?

– Здорово, – поддакнул Володя, хотя о том, что Зина сидит дома с ногой, он и не знал.

– Да, без меня, наверно, всё не так, – пожалела школу Зина. – А я тут лежу. На минутку встану, потом снова лежу. И нога так под гипсом чешется – хоть плачь! Ну, расскажи, как ты живёшь?

– Хорошо, – ответил Володя. Он хотел добавить что-нибудь про Анатолия, как тот готовится в экспедицию искать могилу Рюрика, но не сказал.

– Ты садись как следует, что ты такой стеснительный всё ёжишься! Конфеты в вазе, хочешь? И мне тоже брось. Ко мне из класса приходили – конфет нанесли, яблок. И ещё поклонники всякие. – Зина засмеялась. – Знаешь, у меня столько поклонников! Я даже список составила, нечего делать было – и составила. Отмечала, кто звонил. Всех отшила. Буду ходить хромая – тогда посмотрим, какие у них сделаются лица. А тебе кто-нибудь из девочек в классе нравится? – спросила она вдруг, по-прежнему улыбаясь и не отводя от Володи взгляда. – Сознайся честно.

На такой вопрос Володя никому не стал бы отвечать.

– Ага, смутился! – обрадовалась Зина. – Даже покраснел!

– Ничего не покраснел, – стал отговариваться Володя.

– А я на второй год останусь, – сказала Зина беззаботно, – из-за английского и математики. Здорово, да? В выпускном классе – и на второй! А что, в школе даже интереснее. Историю, литературу – это я дома легко повторяю, вон учебники, видишь? По математике тоже. Один третьеклассник – представляешь, третьеклассник! – никогда бы не подумала, что такое возможно, – он по стереометрии мне объясняет, вот смешно! Так что, может, и вытяну. Только английский – никак. Мама хотела репетитора нанять, чтоб домой ходил, – так дорого. А весной уже нету репетиторов, их зимой разбирают. Такие, Вовик, у меня дела. А что, «Зинка-второгодница» – звучит, правда? «Это кто там с костылями ковыляет? А, это Зинка – хромая второгодница».

И Володе так её жалко стало! Если бы он учился не в третьем, а хотя бы в седьмом классе, он этот английский за неделю бы выучил, чтобы потом с ней заниматься. А теперь оставалось только не поддаваться на её веселье. Что уж тут весёлого, если человек в выпускном классе остаётся на второй год!

– Ну, ты иди, чего я тебя буду держать. Тебе со мной неинтересно, наверное. Дверь захлопнешь? – И тут Зина не удержалась, сказала: – Толяну приветик передавай. Ты про ногу ему не говори, ладно? Просто так скажи: «Привет от Зины». И всё.

***

Конечно, в тот же вечер Володя сходил к Анатолию и всё ему рассказал про Зину.

И хотя Анатолий с января Зинаиду не видел, тут он сразу собрал все, какие были, английские учебники и пластинки и пошёл к ней. Володя шёл вместе с ним до её дома.

– Что же она сразу не позвонила, столько времени упущено! – сокрушался Анатолий по дороге.

Он стал заниматься с Зиной три раза в неделю, а в другие дни Зинаида слушала пластинки с английской речью.

– Она сильно повзрослела за этот год, – сказал Анатолий, когда они с Володей встретились перед Первым мая. – А математикой с ней занимается какой-то третьеклассник. Невероятно!

За неделю перед экзаменами у Зины сняли гипс, и она осторожно вышла на улицу. В первый день она прошлась не очень уверенно и чуть-чуть. В школе не знали, что с нею делать: отменять у неё экзамены на аттестат зрелости или нет. Тогда Зина позвонила англичанке и по-английски попросила её с экзаменов не снимать. В назначенный день она пришла и сдала этот экзамен лучше всех! Это Володя знал точно, потому что дежурил в коридоре и сразу побежал звонить Анатолию.

– Очень за неё рад, – ответил Анатолий. – Теперь будет кататься на лыжах осторожнее. – Он говорил о ней как о посторонней. Как будто это и не он тратил своё время, чтобы заниматься с нею всю весну.

***

Странное дело – любовь взрослых. Они словно больные становятся, когда влюбляются. Володя это даже из книг понял, где написано про любовь. И почему некоторые так любят про неё читать? Володя, если какие страницы про любовь – он сразу пропускает. То ли дело – фэнтези!

Даже милицейский майор и тот стал как ненормальный после того, как мама отстегала его букетом. Володю бы отстегали – он бы обиделся на всю жизнь. А майор взял и влюбился.

Как Володя выходит из дома, так у парадной натыкается на него. Он иногда в форме, иногда без формы. Но всегда с букетом. А то ещё и с кожаной коричневой папкой под мышкой.

– А я твою маму ожидаю, – объясняет, – хочу у неё прощения попросить.

– Мама вернётся поздно.

– А я всё равно дождусь, – упрямо говорит майор.

Ну чего он такого в маме нашёл? Влюбился бы в милицейскую девушку. А мама любому мужу жизнь испортит, если будет, как сейчас, по митингам бегать. А уж майору и подавно.

Володя даже хотел это объяснить майору. Ведь потом ему же, Володе, стыдно будет перед майором, если тот на маме впопыхах женится. Но майор не стал его слушать.

– Ты, – сказал он, – в этих делах пока не разбираешься. А вот когда втюришься, тогда и поговорим.

Глава пятая

Некоторые с кем только ни сидят, пока учатся в школе. А Володя сидел всего с тремя людьми.

Сначала с тихой девочкой Ниной Кошеверовой. Нина приносила в школу кукол и на уроке незаметно играла с ними. Иногда она и Володе давала кого-нибудь поиграть. Потом отец Нины, военный лётчик, переехал в другой город и забрал её с собой.

Тогда к Володе посадили Шурку Абуалиева. А последние месяцы он сидит вместе с Таней Осокиной – той самой, на которую ему было так приятно смотреть в первом классе.

***

С Шуркой Абуалиевым случались вот какие истории.

Сначала его хотели отправить в школу для умственно отсталых. Потом Володя узнал, что Шурка живёт на той же лестнице, что и Зина. Только у Зины квартира была отдельная, а у него – коммунальная.

Ко времени, когда Володя узнал об этом, Зина с Анатолием давно не встречались, хотя и не ссорились. Просто у неё был свой институт, у него – свой. Анатолий больше не мучился из-за любви, Зина – тоже.

Потом Шурка из обыкновенного идиота превратился в необыкновенного математического гения. И за отдельной партой стал учиться по отдельной программе.

***

Про Шурку уже с первого класса знали, что когда он отвечает незнакомому учителю, то заикается. А если его в это время ругают, он молчит, и улыбка его кажется наглой.

Сначала этого никто не замечал, потому что у них была постоянная учительница и при ней Шурка не заикался. Говорил так же нормально, как на переменах. Может быть, потому что учительница на них не кричала, а, наоборот, хвалила за любой пустяк. И все очень старались делать эти хорошие пустяки.

Потом постоянная учительница заболела. Несколько уроков её заменяла Синусоида. В первом классе, кроме Шурки, никто и слова такого не слышал – «синусоида». Так прозвали её старшеклассники. Она была немолодая и с пронзительным голосом. Если она появлялась на этаже, об этом узнавали сразу, потому что она обязательно начинала истерично кричать.

Едва войдя в класс вместо заболевшей учительницы, Синусоида и на них стала кричать, оттого что кто-то громко чихнул! И класс сидел притихший, испуганный, потому что их постоянная учительница так никогда не ругалась.

Сразу после этого Синусоида вызвала Шурку. И тот неожиданно стал заикаться. Хотя прежде на уроках читал хорошо и громко. Все подумали, что он притворяется, и начали перемигиваться, пересмеиваться. Синусоида снова прикрикнула на класс, а потом и на него. И тогда он вовсе замолчал, лишь улыбался нахально.

К счастью для Шурки, Синусоида побыла у них несколько уроков, а потом вернулась их учительница, и Шурка снова стал отвечать нормально.

***

Что у Шурки было в порядке – так это счёт. Он любые примеры решал в уме. Другие пишут, подсчитывают, шепчут, а у него сразу готов ответ. Но записывать решение Шурка не любил, потому что почерк у него был чудовищный. Однажды Шурка сказал Володе, что считать научился в три года, когда их сосед из коммунальной квартиры был в первом классе. Шурке так понравилось считать, что сосед на него все задачи стал сваливать. Шурка задолго до школы не просто умножал и делил, а решал квадратные уравнения – и всё в уме, потому что читать умел едва-едва, а писать и вовсе не получалось. Потом, в первом классе, конечно, и писать научился, но это были жуткие каракули. Постоянная учительница даже за каракули его хвалила, а на математике разрешила писать только ответы. И Шурка писал их много – вместо одной задачи, которую задавала учительница в классе, он придумывал штук десять и сразу их решал.

Когда в пятом классе у них появились разные учителя, никто из них сначала не догадывался о Шуркиных способностях и недостатках.

***

Странный всё-таки этот министр, который школами ведает! Считать, что ли, его не научили? Почему в школе после третьего класса идёт пятый? Володя сначала думал, что это директор у них не так сосчитал, но потом узнал, что и в других школах то же самое.

Тихая девочка Нина Кошеверова уехала как раз после третьего, и Шурку в пятом классе посадили к Володе прямо первого сентября.

Учительница математики оказалась той самой Синусоидой с пронзительным голосом.

– Почему не пишешь условия задачи? – закричала она уже на первом уроке. – К тебе мои слова не относятся?

А зачем ему было писать, если он эту задачу и так мгновенно решил и ответ обозначил в тетради. Это Володя попробовал объяснить, но Синусоида и на него закричала. А Шурку заставила взять ручку и писать под её унылую диктовку.

На другой день она вызвала Шурку к доске, и опять: не успела выговорить условие задачи, как он сразу написал ответ.

– Двенадцать.

– Чего двенадцать? – с недоумением спросила она.

– Часов. – Это он проговорил, уже слегка заикаясь.

– Ты что же, издеваться надо мной вышел? Я тебя разве просила подсказывать классу ответ? Если сам успел подсмотреть в задачнике, так уж веди себя прилично!

От этого крика Шурка и заикаться перестал. Стоял у доски и улыбался нахально. Эта улыбка особенно её рассердила.

– Прекрати улыбаться! – закричала Синусоида и даже руками затрясла перед его лицом, а он дёргал губами, так что получались какие-то дикие а потом улыбка появлялась вновь.

Синусоида отправила его на место с двойкой.

Раньше Шурка Абуалиев двоек не получал. Ни одной. И был к ним не приучен. Поэтому когда до него дошло, что ему поставили двойку, да ещё по математике, он отчаянно заплакал. И опять разозлил учительницу, потому что отвлекал своим плачем класс от работы.

– Немедленно встань! – скомандовала она. – Теперь сядь! Теперь снова встань! Снова сядь!

Шурка садился и вставал. Учительница надеялась, что отвлечёт от плача. Но Шурка зарыдал ещё громче, и тогда она выгнала его в туалет, чтобы он там умылся холодной водой и со слезами не возвращался. В туалете Шурка и пробыл до конца урока.

***

Через несколько уроков она уже ненавидела его. А Шурка вовсе перестал разговаривать, только дико ворочал глазами и улыбался.

– Опять улыбаешься, наглец! – кричала она. – Встань, когда разговариваешь с учителем.

И отправляла его в угол или заставляла стоять на своём месте почти весь урок.

Вот тогда Володя и подумал, что, быть может, Шурка и правда слегка идиот.

– Ты что, не можешь удержать свою улыбку?! – внушал он Шурке на перемене. – Или не видишь, её это злит больше всего, так и не улыбайся!

Только что нормально говорящий Шурка уже при одном слове об учительнице начинал заикаться.

– Я н-не ул-лыбаюсь, эт-то с-само, – оправдывался он.

Но Володе верилось в такое с трудом. Ладно, замолкает, когда на него кричат, – Володя и сам иногда замолкал. Но уж с улыбочкой, да ещё нахальной, мог бы справиться, если бы захотел.

Они писали городскую контрольную, и Шурка решил раньше всех. Такие-то примеры он подсчитывал в уме в детском саду. Но Синусоида трясла листком перед его лицом и требовала, чтобы он сознался, откуда списал. Тем более что почти никто в классе эти примеры решить не смог – они были трудными. А Шурка, простоявший в углу на её уроках, сразу сдал контрольную с ответами.

– Откуда списал? – кричала в который раз Синусоида. – Я весь вечер на вас потратила, решая эти примеры!

Но Шурка, уже привычно для всех, молчал и продолжал улыбаться. Тогда она впервые и сказала те страшные слова, на которые сначала никто не обратил внимания. Даже сам Шурка.

– Таким наглецам, как ты, нет места в нормальной школе!

***

А через месяц она и в самом деле решила сплавить его в школу для умственно отсталых. Если бы ещё она не была их классным руководителем! Получалось, что и на классных часах она на него кричала. А он и на уроках у других учителей перестал отвечать – так же крутил глазами и стоял молча. Учителя один за другим стали ставить ему двойки и писать в дневнике: «На уроках ничего не делает, у доски молчит».

Только учитель природоведения придумал для него свою систему. Отвечал вместо Шурки сам и нарочно путался. Тогда Шурка отрицательно качал головой. Если же учитель говорил правильно, Шурка согласно кивал. Учитель даже пятерку поставил Шурке за тот ответ. Но что значила одна пятёрка среди стройного ряда двоек – случайная удача, она только подчёркивала невозможность для Шурки учиться в нормальной школе.

***

К Шурке Абуалиеву Володя первый раз попал просто так. Шли вместе из школы, Шурка и предложил:

– Зайдём ко мне? – и показал дом.

– У меня в этом доме знакомая живёт, она школу нашу окончила, – сообщил Володя.

– Знаю, её Зина зовут, я с ней на одной лестнице живу.

И Володя поднялся следом за Шуркой по лестнице.

***

Но сначала утром, на первой перемене, Володя отдал Шурке свой платок. В конце коридора их класс устроил рыцарскую атаку на соседний. Скакали друг на друге верхом и сбрасывали врагов. Володя был хорошим конём, на него вскочил Шурка – он был хорошим кавалеристом, вдвоём они нескольких врагов сбросили. А потом кто-то лбом попал Шурке по носу, и у того закапала на пол кровь.

Платка у Шурки не оказалось, и Володя отдал ему свой.

Шурка постоял несколько минут в туалете с мокрым краснеющим платком на носу, и к уроку кровь перестала течь.

– Я дома выстираю и завтра принесу, – сказал он на уроке Володе.

– Да ладно, что у меня, платков мало?

– Я обязательно выстираю, – повторил Шурка.

А по дороге из школы он вдруг спросил:

– Скажи, пожалуйста, ты со мной смог бы дружить?

Именно так вежливо и спросил.

У них в четвёртом классе все мальчишки говорили друг с другом грубыми голосами. И когда однажды к Володе подошёл на улице незнакомый школьник и произнёс: «Мальчик, скажи, пожалуйста, сколько времени?» – Володя очень удивился. Обычно говорили примерно так: «Ты! Сколько времени, а?»

А тут: «Скажи, пожалуйста, ты со мной смог бы дружить?»

Так Володе дружбу никто не предлагал.

– Могу, а что?

– Зайдём ко мне, – предложил тогда Шурка и кивнул на дом, в котором жила Зина.

***

Володя редко бывал в коммунальных квартирах и всякий раз смущался, когда входил. Ему казалось, что незнакомые жильцы смотрят на него с одним и тем же вопросом: «Это ещё кто такой заявился?»

Шуркина квартира начиналась с кухни. Поперёк через кухню висели на верёвке пелёнки, а на газовой плите стояло зелёное эмалированное ведро, в котором что-то громко чавкало. На столе, рядом с другой плитой, толстая старуха, причмокивая губами, резала морковку. Стояли ещё четыре кухонных стола, и над каждым – полки с кастрюлями. Но Володя их не разглядывал. Он только тихо сказал старухе «здравствуйте», старуха не ответила, и он прошёл вслед за Шуркой по длинному тёмному коридору, увешанному разными пальто, куртками. За одной дверью тихо, но монотонно плакал ребёнок, за другой – звякали посудой.

Шуркина комната была в конце, рядом с дверью, где журчала вода.

«А у Зины квартира отдельная», – хотел сказать Володя, пока шёл по коридору, но промолчал.

– У меня отец спит, но ты не бойся, он не проснётся, – предупредил Шурка, пропуская Володю в комнату.

***

Шуркин отец в линялой майке и застиранных тренировочных штанах спал на сложенном диване поверх покрывала.

– Он в театре работает, рабочим сцены, – негромко и уважительно проговорил Шурка. – Творческая работа. Они раньше часа ночи не заканчивают. И ещё он подрабатывает рядом в булочной – ночная приёмка хлеба. Потому и спит днём.

В комнате стояли громадный старинный шкаф с деревянными узорами, круглый стол посередине и детская деревянная кровать.

– Это Наташкина, – сказал про кровать Шурка. – Моя сестра. Она в детском саду, в младшей группе, и мама там работает нянечкой. Удобно, правда? Ты садись на стул, чего ты стоишь, и куртку давай снимай.

Шуркин отец заворочался, и Володя испугался, что они его разбудили. Но отец только повернулся к стене.

Шурка повесил свою и Володину куртки в коридоре за дверью, потом показал на раскладушку, прислонённую к шкафу.

– Это моя койка. Раскладываю – и под стол. Под столом интересно спать, как будто крыша, и место экономится.

Володя сидел на стуле, не очень понимая, зачем его Шурка позвал и что ему надо делать.

– Полезли на шкаф! – предложил вдруг Шурка. – Я тебе свои сокровища покажу.

– А залезем?

– Да я там все вечера живу. Конечно, залезем. Смотри!

И Шурка поставил на стул табуретку, а потом ловко забрался наверх под потолок. Там он сел, свесив ноги, что-то раздвинул около себя и позвал:

– Залезай с другой стороны. Только проверь табуретку, чтоб крепко стояла.

Через минуту и Володя очутился на шкафу рядом с Шуркой.

– Ты голову пригибай, а то затылок мелом покрасишь, – посоветовал Шурка и стал показывать свои сокровища.

***

Для начала он достал две шоколадные конфеты в голубой и розовой фольге, одной угостил Володю, другую съел сам.

– Мне вчера дала соседка. Я холодильник ей помог переставить. Спрятал их для праздничного часа, а сегодня и пригодились.

Картонная обувная коробка была забита баночками из-под детского питания. В них было что-то разноцветное.

– Это коллекция песков Петербурга и области, – показал горделиво Шурка. – Смотри, из-под одного Саблино сколько: красный, синий, зелёный. Там на реке Тосно отложения. Белый – тоже оттуда. Жёлтый из-под Зеленогорска, в лагере набрал. Другой, светлее, – тоже с Карельского. А этот – в Мартышкино. У нас, если захочешь, можно разные пески разыскать. Красивые, правда?

На кухонной доске в другой коробке стояла целая деревня, сделанная из спичек.

– Это я в первом классе клеил, почти весь год.

Там были два бревенчатых дома, как настоящие – с окнами, крыльцом, дверьми; между домами – ветряная мельница, тоже как настоящая. С другой стороны – колодец и сбоку – церковь. Вместо травы Шурка приклеил зелёный песок, а дорожки были засыпаны красным.

Деревню Шурка дал подержать, чтобы лучше рассматривать.

– Только осторожно, а то крыши полетят, надо снова подклеить.

Рядом с картонными коробками стопкой лежали книги. Многие были в одинаковых переплётах.

– На помойке нашёл. Математические книги, – объяснил Шурка. – Жаль, редко выбрасывают. Я их переплетаю сам. Набор «Юный переплётчик» купил и переплетаю.

Володя взял одну из книг. В ней были непонятные чертежи. «Стереометрия» – прочитал он название. Другая называлась «Начертательная геометрия». Третья – «Теория множеств». Математических книг было на шкафу штук двадцать.

– Я их всё время читаю. А вот это, – Шурка показал несколько общих тетрадей в затрёпанных переплётах, – главное моё сокровище. Я сюда математические мысли записываю.

Тетради были изрисованы непонятными каракулями.

– Ты здесь не поймёшь. В них никто, кроме меня, не разберётся.

– Так это ты в прошлом году Зине по математике помогал? – сообразил Володя. – Честно? Ты?

– Ну я, – смутился Шурка. – Там и помогать было нечего. Она слегка запуталась, я и объяснил… по стереометрии. Она со сломанной ногой сидела, а у неё аттестат зрелости… – оправдывался Шурка.

Но Володе в такое трудно было поверить. Одно дело, с ней занимался студент Анатолий, а другое – третьеклассник.

– Да я ей всего чуть-чуть объяснил, несколько чертежей, она и так способная, – снова стал оправдываться Шурка. – А у тебя дома есть своё место?

«Своего места» у Володи дома было много, но признаваться ему в этом не хотелось. И он только кивнул.

Они спускались так: сначала Володя. Потом он переставил стул с табуреткой к Шурке, и спустился тот.

– Подожди, я тебе сейчас платок верну, – и Шурка открыл дверцу могучего шкафа.

– Да ладно, зачем!

– Надо, а то с твоего кровь может не отстираться. – Он стал рыться в шкафу, и как Володя ни отказывался, вытащил-таки новый носовой платок в прозрачном запечатанном пакетике. – На день рождения подарили, а я – тебе. Давай на дружбу обменяемся.

Тут уж Володе пришлось согласиться.

Когда Шурка провожал его через кухню на лестницу, в зелёном ведре по-прежнему что-то кипело, чмокало.

Глава шестая

В их дружбе с Шуркой ничего такого особенного не происходило. Ходили вместе из школы, разговаривали о том о сём – и только.

– Ты в переселение душ веришь? – спрашивал, например, Шурка.

– В какое переселение? – переспрашивал Володя, потому что о такой вещи он слышал впервые.

– Некоторые народы верят, что душа человека вместе с телом не умирает, а вселяется потом в кого-нибудь нового. Может, в дерево, или в животное, или опять в человека.

– Не знаю, – сказал с сомнением Володя. – А ты думаешь, она существует – душа?

– Конечно, существует! – подтвердил Шурка. – Только ты никому не скажешь? – спросил он вдруг, почти шёпотом.

– Никому. – Володя тоже ответил шёпотом.

– У меня знаешь чья душа? Живёт во мне знаешь чья?

– Не знаю…

– Максвелла. Я это чувствую. Точно. Душа Максвелла!

– Он кто – американец?

И Шурка объяснил. Оказывается, это был гениальный математик. И физик. Жил в Англии в девятнадцатом веке. И про него сначала в школе думали, что он идиот. А потом он сделал открытие. И об этом открытии докладывал на собрании Королевской академии наук взрослый академик, потому что сам Максвелл был школьником и его туда не допустили.

– Надо об этом Синусоиде рассказать! – обрадовался Володя.

– С-синусоиде н-нельзя! – Уже при одном её имени Шурка начинал заикаться.

И вдруг после осенних каникул Синусоида заявила, что переводит его в школу для умственно отсталых.

***

К ним в школу сразу после выходных пришёл психиатр. Проверять двоечников – какое у них развитие. И Синусоида решила отвести Шурку к нему в кабинет. У Шурки почти по всем предметам стояли двойки, и теперь уже никто не помнил, что прежде он был отличником.

Шурка в кабинет к психиатру не пошёл. Он сидел молча, вцепившись в стол руками. Володя тоже сидел рядом, ухватившись за стол. Он уже несколько раз пробовал защищать Шурку, но всякий раз Синусоида на него кричала, обрывала.

Шурка, вцепившись в стол, смотрел вниз, под ноги, она же ещё раз повторила, чтобы он немедленно встал и пошёл с нею в кабинет к психиатру. Он снова не подчинился.

– Вавилов и Чернушенко, быстро выведите его в коридор! – приказала она двум классным силачам.

И те поволокли брыкающегося Шурку из класса. Шурка не удержался, заплакал, зацепился было за дверь. Володя смотрел на всё это со стыдом и страхом, но только что он мог сделать, беспомощный пятиклассник!

Такого – плачущего, сопротивляющегося и втолкнули Шурку в кабинет к психиатру, а следом за ним вошла и Синусоида с классным журналом.

О чём они там говорили и сказал ли Шурка в кабинете хоть слово – никто не знал. А Володя об этом не спрашивал. Только врач-психиатр выдал Синусоиде справку о том, что Шурка нуждается в переводе в специальную школу.

Синусоида написала записку Шуркиным родителям и велела Володе отнести её.

До дома Володя шёл один – Шурки нигде не было. Он ждал на лестнице.

– Д-дай з-записку, – пробормотал он и уставился на Володю таким же бессмысленным упрямым взглядом, каким смотрел в последнее время на многих учителей.

Володе и самому не очень-то хотелось нести записку. Получалось, что он как бы в роли Павлика Морозова выступает.

– Д-дай записку, – повторил Шурка.

И тогда Володя решился.

Тут же на лестнице они порвали записку на мелкие клочки и отнесли их на помойку.

На что они надеялись – непонятно. Неужели на то, что Синусоида про записку забудет?

***

– Передал записку? – строго спросила на другой день Синусоида в коридоре.

– Передал, – проговорил он растерянно.

– Они написали ответ? Где ответ? Почему ты мне его не даёшь? Они сказали, когда придут за документами?

– Сказали, – ответил Володя с ещё большей растерянностью.

– Что они сказали?

– Сказали, что им некогда…

– Пусть найдут время и соблаговолят зайти. Передай им, что с завтрашнего дня их сын… В общем, я его исключаю из списков.

***

– Абуалиев, завтра без родителей можешь в школу не приходить, – объявила Синусоида на последнем уроке.

Шурка на неё не смотрел, смотрел мимо.

– Ты понял меня?

Шурка продолжал молчать, глядя в сторону.

– Петровский, напиши ему в дневник то, что я сейчас сказала. С меня хватит, намучилась.

Володя под её взглядом написал: «В школу завтра без родителей не приходить».

Но Шурка смотрел сквозь пространство потерянными глазами, как будто ослеп.

***

Он пришёл на другой день в школу как ни в чём не бывало и спокойно отсидел первый урок. А на второй в класс вошла Синусоида.

И Шурка вновь сидел, вцепившись в стол, глядя в сторону, она же повторяла, словно кибернетическое устройство:

– Еще раз говорю, выйди из класса.

И вновь по её команде Вавилов с Чернушенко выволакивали его, а он, с мёртвым лицом, кусая губы, цеплялся за край стола. И Володя, окаменев от ужаса, сидел рядом, не в силах помочь.

Остальные уроки он постоянно ощущал справа пустое место, словно вместе с Шуркой ушло из-за стола и пространство, в котором тот на уроках жил. У Володи даже правый бок то ли заболел, то ли замёрз от чувства пустоты в том месте, где сидел Шурка.

По дороге домой Володе на мгновение показалось, что за углом мелькнула сутулая Шуркина фигура. Может быть, он дожидался Володю, но в последний момент испугался встречи и убежал.

***

Назавтра место рядом с Володей оставалось пустым. Перед первым звонком Синусоида специально заглянула в их класс и, удовлетворенно кивнув, вышла. Её уроков в этот день у них не было.

А на перемене Шурка прокрался в кабинет на новый урок. Он, оказывается, первый час прятался на лестнице у железной двери. Они, уже довольные, сидели рядом, но тут Синусоида во второй раз заглянула к ним.

Шурка и в самом деле становился идиотом в её присутствии.

Он снова упрямо и тупо цеплялся за стол, потом за дверь, когда его выталкивали из класса. И только в последнее мгновение, уже почти из-за дверей, когда Вавилов срывал его руку с дверей, Шурка отчаянным взглядом посмотрел на Володю. На одно лишь мгновение взглянул. И Володя не выдержал. Сам неожиданно для себя, он, оставив сумку в столе, выбежал за Шуркой.

Он догнал Шурку уже на лестнице. На них с удивлением оглядывались те, что поднимались навстречу.

– Пойдём, я знаю, куда мы пойдём! – утешал Володя Шурку.

Неожиданная мысль озарила его.

Они придут вместе с Шуркой к Зине. Зина поймёт – она сама в прошлом году была школьницей. И это ей Шурка помог по какой-то там немыслимой стереометрии. Она пойдёт вместе с ними в школу и докажет, что он – не умственно отсталый.

Они надели куртки и вышли из школы. Шурка – с сумкой, а Володя – без всего, с пустыми руками. Он впервые в жизни пропускал уроки, но даже не боялся сейчас – пусть вызывают маму, зато он будет мучиться вместе с Шуркой. Он и в школу для умственно отсталых, если не удастся доказать правду, пойдёт с Шуркой вместе! После этого решения ему стало легко, свободно.

***

Он забыл, что было ещё начало дня и Зина уехала в свой институт.

– Ничего, погуляем по городу, а потом к ней, – обнадёживал Шурку Володя. – В Эрмитаж сходим.

Но и Эрмитаж оказался закрытым – выходной день.

Печальное получилось гулянье, бродили они по улицам, сидели на холодных скамейках, испуганно оглядывались на милиционера – вдруг спросит, почему во время уроков они болтаются по городу. Время ползло медленно, и они измучились, пока дождались середины дня, чтобы идти по крайней мере к Шурке домой.

Шуркин отец, такой же, как и сын, тощий, сутулый, с длинным лицом, только лысый, в этот раз не спал, а сидел на диване и читал газету.

Отцу они ничего не сказали. Шурка залез на шкаф и достал зачем-то тетрадь, в которую он записывал дифференциальные уравнения. Он попытался втолковать смысл формул Володе, уверял, что стоит только вникнуть в начало, а дальше и ему понятно всё станет. Но Володя так и не вникнул.

Втроём они поели суп и какую-то рыбу с картошкой. Обед, оказывается, в их семье варил отец. За столом отец рассказывал им истории из театральной жизни, наверно, весёлые, потому что сам он здорово хохотал, рассказывая их. Володя и Шурка тоже делали вид, что им весело от этих историй, и старались улыбаться.

Наконец, около четырёх они вошли к Зине.

***

Зина сначала не понимала, потом не верила, а потом испугалась.

– Ой, тут надо к Анатолию идти, – сказала она. – Меня они не послушают, только Анатолий поможет. Неужели ты сам не догадался? – спросила она Володю.

И удивительное дело, уж к Анатолию-то Володя и сам бы пошёл, но Зинаида решила идти обязательно вместе с ними.

Они положили в полиэтиленовый мешок с ручками Шуркины математические тетради и отправились втроём.

– Анатолий, конечно, поможет! – говорил по дороге Володя, и снова ему было легко, даже весело. – Анатолия и директор уважает, и сама Синусоида.

***

Знала бы Зина, идя рядом с этими двумя перепуганными пятиклассниками, что с каждым шагом она приближается к перекрёстку своей судьбы. Что еще немного – и ступит она на новый путь мучений и радостей из-за человека, которого самой ещё недавно так спокойно и приятно ей было помучить. Знала бы она об этом – быть может, и не отправилась бы вместе с ними, осталась бы дома. И жизнь у неё, возможно, была бы другая -не та, не её. Хотя спустя полгода это невозможно было уже представить.

***

И всё-таки как здорово, что другом у Володи был Анатолий. Он понял и поверил всему, едва ему стали рассказывать. Только перелистнул Шуркины математические тетради, исчерканные мало кому понятными каракулями.

– Пойдёмте, – сказал он, решительно поднимаясь со своего дряхлого заплатанного дивана, на который они уселись все. – Пойдёмте сразу к директору. Опаздывать здесь нельзя. И ты, Зина, ты молодец, что пришла. – Он просто похвалил её и всё. Как старого товарища. И ничего больше. И не удивился её приходу.

Неужели эти мгновения и стали перекрёстком в её жизни? Даже если это было так – она пока о том не догадывалась.

***

«Лишь бы застать директора! Лишь бы он был в школе!» – молился про себя Володя.

Он едва поспевал за широким шагом Анатолия. Так-то он привык ходить с ним помногу. Зина и Шурка отставали же всё больше и больше.

– Анатолий, нам не догнать! – наконец пожаловался Володя.

– Что? Я вас загнал! – Анатолий приостановился. – Боюсь, вдруг директора не застанем.

***

Директора они застали. Директор – коротко подстриженный седой человек, похожий на пожилого уставшего боксёра, – был в своём кабинете, а рядом с его рабочим столом на стуле сидела сама Синусоида.

Она изумлённо рассматривала их всех, вошедших вместе прямо в куртках, потому что раздевалка была закрыта.

– Фёдор Адамович, извините нас, но мы к вам по неотложному делу, – начал сразу Анатолий. Говорил он, как всегда, умно и по-взрослому, так что слушатели сразу начинали уважать каждое его слово.

– Сейчас, ребята, только отпущу Веру Семёновну.

– Вера Семёновна, если можно, тоже пускай останется. Останетесь, Вера Семёновна? – спросил Анатолий.

– Да-да, я, конечно. Конечно, я останусь, – заторопилась Вера Семёновна, она же Синусоида, с непривычной для Володи и Шурки виноватой интонацией.

– Этот мальчик, Саша Абуалиев из пятого класса, обладает исключительными, если не гениальными, математическими способностями. Он сам, дома, изучил математику в объёме средней школы и продолжает изучение дальше. Вот его тетради.

Анатолий положил две толстые тетрадки на директорский стол, а директор Фёдор Адамович начал рассеянно их листать. Потом одну из тетрадок брезгливо, недоверчиво подвинула к себе Синусоида, открыла где попало и замерла.

Анатолий хотел говорить дальше, но директор его прервал:

– Это хорошо, Анатолий, что ты нас навестил, и спасибо, что заботишься о способном мальчике. Но ты сам понимаешь, у нас не заочная школа, у нас ученик должен присутствовать на уроке. Должен присутствовать, даже если он знает предмет на «отлично». А, кстати, давай-ка мы и проверим его способности. А то ведь сам знаешь, – директор улыбнулся, – мало ли что они дома могут понаписать. – Директор поднялся и с Шуркиной тетрадью отошёл к окну. – Эх, и я когда-то увлекался математикой! Садись-ка, Саша, дорогой, в моё кресло. Вот тебе чистый лист, пиши уравнения, – и директор, заглядывая в тетрадь, стал диктовать непонятные пока для Володи слова.

У Володи даже руки задрожали от волнения, будто это ему директор сейчас диктовал. Вдруг Шурка запутается и ничего не решит!

А Шурка, наоборот, успокоился. И едва директор кончил диктовать, сразу сказал ответ.

– Да? – удивился директор. – Это ты в уме решил или по памяти?

– Он всё в уме решает, – сказал за него Володя.

– Ну а написать своё решение можешь? Уж не поленись. Вера Семёновна, как? Саша правильный назвал ответ?

– Я не знаю, такие уравнения не решаются устно…

– Но вы его сможете решить сейчас, письменно?

– Естественно, могу.

Директор подвинул листок и ей.

Она стала решать. Нервно выписывала цифры, знаки, что-то зачеркнула, кивнула головой, написала заново. И наконец, отодвинув листок в сторону, подтвердила:

– Да, ответ сходится.

Шурка заглянул в её листок и вдруг проговорил уверенным голосом, какого никогда от него Володя не слышал в классе:

– Вообще-то здесь надо короче. У вас лишние преобразования. – И, взяв Синусоидин лист, он вычеркнул в нём несколько строк, а рядом написал только одну. – Так проще.

Синусоида, раскрыв рот и вытаращив глаза, посмотрела на него так изумлённо, будто перед ней возник какой-нибудь Тутанхамон или Эйнштейн. И Володя тоже удивился – ему показалось, что за несколько минут Шурка стал выше ростом.

– Ты прав, я здесь напутала, – наконец выговорила Синусоида.

– Но всё-таки, мой дорогой, даже блестящие способности не дают тебе права пропускать занятия. В нашей школе порядок для всех единый. А после восьмого я сам тебя отведу в гимназию для особо одарённых, – вмешался директор.

Шурка оставил директорский стул, и тот снова сел на своё место.

– Всё, ребята, никакого освобождения от занятий я дать не могу.

– Нет, не всё, Фёдор Адамович, – остановил его Анатолий. – Дело в том, что Сашу переводят в другую школу, для умственно отсталых. Я понимаю, это недоразумение…

– То есть как переводят? – растерянно переспросил директор. – Чушь какая-то! Я тебя правильно понял, Анатолий? Вера Семёновна, я правильно понял Анатолия? Как можно перевести мальчика без решения педсовета?!

Все посмотрели на Синусоиду, и Володя даже хотел объяснить, что это она, Синусоида, решила применить такую хитрость, чтобы Шурку родители сами забрали из школы. Но Синусоида вдруг вскочила и проговорила, заикаясь:

– Это… это недоразумение.

Лицо её искривилось, и она протянула к Шурке руки, так что Володе показалось, что она хочет ударить Шурку. И самому Шурке тоже показалось что-то такое, потому что он испуганно попятился.

– Вера Семёновна, вам плохо? – спросил директор. – Вам помочь?

И тут все увидели, что по лицу её потекли слёзы. Она попыталась их остановить, что-то объяснить, но лицо её еще больше искривилось, стало ужасно некрасивым, и, громко зарыдав, Синусоида выбежала из директорского кабинета.

– Чушь какая-то! – повторил директор растерянно.

– Мы пойдём? – спросил Анатолий тихо.

– Подождите. Сейчас она успокоится и вернётся. Надо же довести дело до конца. – Несколько минут директор перебирал на столе бумаги, а все остальные сидели молча.

Наконец, дверь без стука приоткрылась, и снова вошла Синусоида.

– Прости меня, Саша, – начала она прямо с порога. – И вы, Фёдор Адамович, простите, – повернулась она к директору. – Всю жизнь мечтала о таком ученике, а когда встретила – не узнала! Извини меня, Саша! – снова повторила она. – Это я, Фёдор Адамович, я одна виновата во всём!

– А ты, Абуалиев, мог бы и ко мне подойти, я разве зверь какой-нибудь, что уж так бояться! – укоризненно проговорил директор.

Шурка кивнул.

– Завтра я извинюсь перед всем классом. Хочешь, мы будем изучать высшую математику вместе? Я ведь всю педагогическую жизнь мечтала о таком ученике. Ты простил меня, Саша? – Было похоже, что Синусоида опять вот-вот разрыдается.

Но Шурка снова молча кивнул.

– Ладно. Будем считать инцидент исчерпанным, – сказал директор. И вдруг добавил: – А всё перегрузка наша, задавленность делами. Учителя тоже надо понять…

***

– Мальчишки, пошли ко мне! – предложила Зина Анатолию, Володе и Шурке, когда они вышли из школы. – Торт купим. В честь спасения человека.

– Мне к семинару надо готовиться, – неуверенно ответил Анатолий, а потом махнул рукой: – Ладно, успею.

Вчетвером они вошли в булочную. Зина и Анатолий потолкались около кассы – кому платить. А Володя чувствовал себя странно, потому что был он со школьной сумкой. Сумку вручила ему Синусоида. И удивительно: лицо у неё было теперь не злое, а просто усталое, и голос совсем не противный, а заботливый.

В Зининой комнате за низким журнальным столиком они попили чай с тортом и с земляничным вареньем. И Зина, не сводя глаз с Анатолия, вдруг сказала:

– Толя, ты стал такой красивый!

– Брось, Зинаида, свои штучки, – засмеялся Анатолий, – больше мне голову не закрутишь. Я самый обычный. Гомо сапиенс обыкновенный.

– Нет, – не согласилась Зинаида, – ты стал очень, очень красивым! И мужественным.

Глава седьмая

Со следующего дня Шурка начал заниматься по книгам, которые приносила ему Синусоида. Никто в классе так и не понял, что же такое произошло и почему Шурка снова сидит на уроках, да к тому же становится постепенно школьной достопримечательностью. Ни сам Шурка, ни Володя объяснять никому не стали. А Шурка оставался после уроков, шёл к Синусоиде в кабинет, и они там обсуждали вместе математические теории. И когда однажды другая учительница спросила Синусоиду, пойдёт ли та в субботу в театр, Синусоида гордо ответила:

– Конечно нет. Мы с учеником идём в Дом учёных, на лекцию академика Александрова.

– С каким учеником, с тем самым? – спросила учительница.

– С ним, у меня пока только один такой ученик, – подтвердила Синусоида.

И Володя, который слышал этот разговор на школьной лестнице, понял, что Синусоида говорила, конечно, о Шурке.

***

Некоторые люди, их немного, мгновенно различают остальных по национальностям – кто к какой нации принадлежит. Володя этого не умел. Негра от китайца он, конечно, отличить мог. А на большее не был способен, потому что об этом не задумывался. До пятого класса он и вовсе считал, что все вокруг него только русские. А какие ещё могут быть, если говорят по-русски, по-русски думают и видят русские сны.

Первый раз он задумался о нациях вскоре после того, как Шурка Абуалиев навсегда помирился с Синусоидой и мгновенно из умственно отсталого превратился в школьного математического гения.

Они шли с Шуркой всё той же дорогой из школы домой, Шурка молчал, а потом вдруг таинственно спросил:

– Как ты думаешь, я – кто?

– Инопланетянин, что ли? – Володя даже приостановился от неожиданности. Честно говоря, он был к этому готов. Но, слегка подумав, добавил: – Нет, если у тебя родители есть, значит, человек.

– Вавилов говорит, что я – чучмек.

– Какой ещё чучмек?

– Ну, этот, чёрный. Чечен, может быть, или ещё кто…

– Это ты-то чеченец?! – Володя даже рассмеялся. – Сам он чеченец, вот что. Откуда он это взял?

– У меня уже усы начинают расти, видишь. И волосы чёрные.

– Волосы у тебя и правда чёрные… Зато фамилия русская.

– Нет, фамилия у меня тоже не русская.

– Ну и что? В России каких только фамилий нет! Я как раз вчера по радио слышал: есть даже человек с фамилией Ю. И ничего, живёт. Картины пишет.

Володя об этом разговоре больше не вспоминал, но на следующий день по дороге из школы Шурка вдруг спросил:

– А ты бы стал дружить с человеком, если бы про него узнали, что он не русский?

– Да откуда я знаю. Негра Васю из седьмого «а» знаешь? С ним же все дружат!

– То с негром, – согласился Шурка, – а то – с чёрным.

– Да иди ты знаешь куда! – разозлился Володя. – Нашёл о чём говорить!

Володя и не думал, что Шурка заговорит снова.

– Никому не скажешь? – спросил вдруг тот уже не по дороге домой, а в первую перемену, уведя Володю наверх, к металлической чердачной двери. – Я правда не русский.

Шурка проговорил это почти с отчаянием и, отвернувшись от Володи, приложился, как когда-то Анатолий, лбом к железной двери.

– Кто тебе такую чушь наболтал? Выброси её из головы и не думай об этом, – заспорил Володя. – Русский ты, понял?

– Я у отца спросил…

– А он?

– Подтвердил.

– Откуда отец-то знает? Мало ли что он сказал! Ты русский. Русский и всё, понял?!

Шурка посмотрел на Володю с сожалением.

– А кто же ещё знает? Отец сказал, что мы с ним – копты.

– Кто-кто? – переспросил Володя. – Те, которые коптят что-нибудь, что ли? Так это профессия. А национальности такой нет.

– Есть, – упрямо не согласился Шурка. – Есть такая народность. Копты – это древние египтяне.

– Не может быть!

Во всю уже дребезжал звонок на урок, но они по-прежнему стояли у металлической чердачной двери.

– Отец мне всё рассказал, всю историю нашей семьи.

– То есть ты настоящий древний египтянин? – переспросил Володя с восхищением. – Вот это да! Чего ты тогда страдаешь-то?! Этим гордиться надо, понял? На Ти-Ви выступать. Ты, может, родственник фараонам.

– Нет, – и Шурка помотал головой. – Мы из феллахов, из крестьян то есть. А прадедушка захотел стать моряком, приплыл в Одессу и там женился на русской. И в гражданскую войну был кавалеристом.

– Колоссально! – сказал Володя с восхищением. – Вот это история! Древний египтянин – кавалерист. Он за кого был – за Будённого или за этого, Деникина?

– Отец сам не знает. Знает, что кавалеристом.

***

На урок они, конечно, опоздали. А после школы Володя понёс эту новость старшему другу, Анатолию. Тем более что Анатолий был главным Шуркиным спасителем.

– А Шурка Абуалиев – по-научному копт, – сообщил он таинственным голосом, – древний египтянин. Он мне сам об этом сказал.

Володя ждал, что Анатолий удивится, но тот спокойно проговорил:

– Такой же древний египтянин, как ты – древний славянин. Мы, если разбираться, все происходим от древних людей.

– А его кое-кто евреем считает или чёрным.

– И что?

– Я им всем буду говорить, что он не чёрный, а копт.

– А что, если бы еврей или, как это, лицо кавказской национальности – так плохо?

– Конечно, плохо! Чего в этом хорошего.

– Балда ты, оказывается, Вовик! – удивился Анатолий. – Говорим с тобой, говорим, а самое главное ты не усёк. Ты что, всерьёз так думаешь, что еврей и чеченец хуже египтянина и русского, или только придуриваешься?

– Не знаю, – смутился Володя.

– Сам подумай, если бы Шурка оказался не коптом, а грузином или евреем, он что – сразу бы стал хуже?

– Нет, конечно.

– Ты это запомни на будущее: если где услышишь человека, который убеждает, что его нация – самая красивая, самая добрая и самая умная, сразу высекай, что это вшивый оратор, или полный идиот, или политический жулик.

Глава восьмая

Раньше многое было по-другому, не так, как сейчас, в пятом классе. Например, тогда Володя влюблялся каждую неделю, а иногда и по нескольку раз в день. И в разных девочек. Кто на него посмотрит внимательнее или нечаянно ему улыбнётся, в ту и влюбится… А сейчас, в пятом классе, Володя вовсе влюбляться перестал. И удивлялся – чего это взрослые вокруг него как будто с ума посходили.

Уже месяц милиционер дежурит около их парадного, мёрзнет на ветру, ждёт маму, и каждый день – с новым букетом. Мама сначала букеты эти не брала, гнала милиционера прочь, но однажды цветы пожалела – очень были красивые, редкого оттенка.

– Дамский угодник несчастный, потому в городе столько жулья и развелось, что милиция на свиданиях торчит, – ворчала мама, аккуратно подрезая цветы, чтобы поставить их в вазу, – Такую красоту ведь не выбросишь! – оправдывалась она перед Володей.

И постепенно с того дня их квартира стала всё больше походить на оранжерею или цветочный магазин. Скоро цветы стояли всюду – в банках из-под зелёного горошка, в молочных пакетах, в бидоне. И милиционер продолжал ежедневно приносить новые.

Эти цветы Володе очень пригодились. Для Анатолия и Зинаиды.

***

Зинаиду Володя увидел в воскресенье утром, в булочной.

– Ты что такой грустный, Вовик? – спросила Зинаида и сама печально вздохнула.

– Я не грустный, – удивился Володя и чуть не добавил: «Это ты грустная».

Но выглядела Зинаида при этом так красиво, что Володя, если бы он был взрослый, как Анатолий, наверно, на ней бы женился. Обязательно бы женился! Анатолий же лишь вспоминал про неё изредка, потому что считал, что главное для мужчины – любимое дело. Так он недавно объяснил Володе. И дел у Анатолия, в самом деле, было сейчас много.

Они получили в булочной хлеб и вышли на улицу. Теперь Зинаиде надо было налево, а Володе – направо.

И Зинаида вдруг положила Володе руку на плечо.

– Что-то ты мне давно про Анатолия не рассказывал. Ну как вы там, часто про меня разговариваете? Только честно! – Она пыталась спрашивать весело, а получилось грустно.

И Володе так жалко её стало. Красивую и печальную Зинаиду.

– Часто! – произнёс он вполне искренне. – Вчера как раз он меня пошёл провожать – и опять разговаривали.

– Честно? – обрадовалась Зинаида как маленькая. – Честно-честно? А что он говорил?

– Ну, про разное… – Придумать, о чём был разговор, оказалось не так-то просто. – Ну, что он с тобой в Эрмитаж хочет пойти… Только боится, вдруг ты не согласишься.

– В Эрмитаж? – удивилась Зинаида. – Ну да! Конечно, в Эрмитаж! Он меня звал ещё в восьмом классе! А я его обманула. Володь, ты только не говори Анатолию, ладно? Я же глупая была девчонка, Володя! Я же ничего не понимала! Ты ему намекни, что я каждый день себя проклинаю за те годы. Я очень хочу пойти с ним в Эрмитаж. Очень! Володя, намекнёшь?

***

Володя Зинаиде эту глупость про Эрмитаж сочинил, а в результате получилась совсем не глупость.

В понедельник, только Володя успел прийти из школы и разогреть суп, как позвонил Анатолий. Голос у Анатолия был смущённый.

– Я через час, понимаешь, должен с Зинаидой встретиться, около Эрмитажа. Обегал кругом – ни одного цветочка. Не видел, на нашей улице в цветочном киоске что-нибудь есть?

Смешно! С какой стати Володя, проходя по улице, стал бы отмечать – есть в киоске цветы или нет? Зато в квартире цветов было навалом.

– Есть! Есть цветы! – закричал Володя. – Какие хочешь! Я тебе сейчас привезу, к Эрмитажу!

Он быстро собрал все цветы, какие были в комнате. Получился огромнейший букет. Володя с трудом завернул его в две газеты.

***

С этим букетом он едва втиснулся в троллейбус. На него давили, его толкали со всех сторон и легко могли изломать цветы. Володя оберегал букет изо всех сил. Наконец, его прижали к заднему сиденью.

Там, у окна, сидела девочка, а рядом – женщина, может быть, девочкина мать, и лица их отчего-то показались знакомыми.

– Мальчик, давай цветы нам, – и женщина улыбнулась Володе, – мы едем до кольца, подержим.

И девочка тоже ему улыбнулась. У женщины на коленях была большая сумка. Она взяла Володины цветы и протянула их дочке.

Тут Володя вспомнил их обеих, понял, почему их лица ему знакомы.

Это же была его сестра! Да-да! Если бы не цветы, он бы, возможно, и не догадался. А тогда на кладбище у мамы тоже был большой букет, завёрнутый в газету.

Он часто думал о том, что где-то в городе живёт его сестра и даже не догадывается о нём, о том, что он существует на свете. И если они когда-нибудь нечаянно встретятся, он даже намекнуть ей об этом не имеет права, о том, что он – её брат. Так сказала когда-то мама, и он хорошо помнил её слова.

А сейчас Володя стоит со своей сестрой рядом. Она держит его цветы и по-прежнему ни о чём не догадывается.

Если бы не Анатолий около Эрмитажа, Володя бы так и ехал рядом с нею до конца и незаметно её рассматривал, а потом бы узнал, где она живёт, тайно проводив их до дома. И подружился бы с помощью какой-нибудь хитрости. И стал бы ей во всём помогать. Всю жизнь, до смерти. …Но нет. Троллейбус остановился напротив Эрмитажа, Володе надо было быстро сходить.

Он взял букет из рук сестры, тихо, почти не поднимая глаз, сказал ей «спасибо» и двинулся к выходу. Но в последний момент снова повернулся к ней, выхватил из букета самый большой красивый цветок и протянул ей. Она растерянно его взяла, а он тут же выпрыгнул из троллейбуса.

Троллейбус поехал дальше, и Володя увидел, как его сестра удивлённо смотрит на него через окно, по-прежнему ни о чём не догадываясь.

***

Анатолия Володя увидел издалека. Анатолий тоже его высмотрел, радостно взмахнул рукой и зашагал навстречу. А потом вдруг остановился испуганно, уставившись на огромный букет.

– Ты что, с ума сошёл? Я же просил цветочек, один. Это ты сколько денег угрохал! Мне теперь с тобой год расплачиваться.

Володя хотел объяснить, что цветы – задаром, потому что милицейские, но, к счастью, только проговорил:

– Да это так, задаром, подарок.

– Ладно, разберёмся потом, – и Анатолий нетерпеливо оглянулся. – Спасибо тебе, Вовик, ты – спаситель мой. Поезжай домой, а вечером разберёмся.

В голосе Анатолия почувствовал Володя то же самое отчуждение, которое уже было когда-то в давние времена. Он, первоклассник Володя, стоял тогда рядом с огромным Анатолием, а тот всё ждал и ждал мучительницу свою – Зинаиду. Неужели эти времена повторяются снова!

– Анатолий! Вовик! – послышался от набережной, от моста, зов Зинаиды.

Она быстро шла к ним, почти бежала в полурасстегнутой куртке, с развевающимся шарфом. И Анатолий с букетом в руках тоже бросился к ней, наперерез машинам.

А он, Вовик, остался. Он даже не стал смотреть, как они встретились, а медленно пошёл к троллейбусной остановке.

Он был не нужен им.

***

А вечером мама вошла в дом с новым букетом. И неожиданно спросила:

– Вовка, а где цветы? Куда цветы делись? Мне же их подарили.

Не думал он, что мама станет переживать из-за милицейских букетов. Сама ругала этого милицейского майора, а теперь переживает.

– Ты их что, выбросил? Неужели ты их выбросил?

И Володя согласно кивнул. Не объяснить же, что теперь букеты стоят дома у Зинаиды.

– Вовик, Вовик, что ты наделал! – Мама почти плакала. – А я пригласила его в гости… Он придёт, и как я ему объясню, куда дела цветы… Ладно, – и мама протянула ему деньги. – Сходи погуляй. Купи себе там мороженого какого-нибудь.

Так получалось, что он второй раз за день становился ненужным. Даже собственной матери.

Зато Шурке Абуалиеву Володя был нужен. Очень.

Глава девятая

Володя и раньше видел в школе этого семиклассника. На переменах семиклассник почти всегда разговаривал по сотовому и чаще был не один – с приятелями.

Однажды Шурка остался в школе, делал лабораторные работы по химии в химическом кабинете за седьмой класс, и Володя пошёл домой один. Был конец апреля, солнце приятно грело лоб и щёки, и Володя шёл навстречу ему, зажмурившись. Как будто экстрасенс какой – глаза закрыты, а не спотыкается. На самом-то деле он смотрел сквозь тоненькие щёлки. И вдруг его кто-то сбоку спросил:

– Что, со своим хачиком больше не ходишь?

Володя открыл глаза и увидел семиклассника.

– С кем? – не понял он.

– С этим, чучмекским киндервудом.

Семиклассник смотрел на Володю как-то чересчур жёстко – так, что от этого взгляда Володе захотелось отвернуться или сказать что-нибудь плохое про Шурку. Но Володя взгляду не подчинился.

– Почему? Хожу, – проговорил он и упрямо не отвёл глаза.

– А ты сам-то кто? Русский?

– Русский.

– Так-так. Это ещё надо проверить, – сказал семиклассник многозначительно и отошёл.

***

Такой разговор был недавно, а сегодня Володя услышал разговор другой. В перемену он стоял в коридоре у окна, спиной ко всем, и неожиданно услышал:

– Ты сегодня куда?

– А никуда. Опустим там одного. Киндервуда.

– Из пятого, что ли? Который с десятиклассниками на олимпиаду лезет?

– Ага, чтоб не нарывался. Он как раз мимо забора ходит. Землю из-под собак поест…

– Так и я с тобой…

Володя продолжал стоять, не оборачиваясь. Одного из говорящих он чувствовал даже спиной. Это был тот самый семиклассник, с волчьей улыбкой и сотовым телефоном.

О ком они говорили, было понятно сразу. Из пятиклассников только Шурка участвовал в математической олимпиаде и даже там победил.

***

Они шли домой, и Шурка ни о чём не догадывался.

– С тобой бывает так: подходишь к окну, видишь небо, солнце или звёзды и вдруг чувствуешь, что родился для великого дела, для всего мира? Ты такое чувствуешь? Тайные силы? Только они где-то прячутся, внутри… Чувствуешь такое? – допрашивал Шурка.

– Не знаю, – отвечал Володя с сомнением.

Хотя ему тоже стало иногда казаться, что растёт он не просто так, а для чего-то необыкновенного. Только бы знать – для чего. Здорово было бы, например, спасти человечество от космической катастрофы. Или хотя бы просто – кого-нибудь спасти. А то какое-нибудь открытие совершить.

Они шли по улице, и Шурка всё говорил, говорил и не догадывался, какая его подстерегает опасность. Что через несколько минут его могут ткнуть носом в вонючую землю там, где выгуливают собак, и заставить эту землю есть.

Но только этого не будет, потому что вместо Шурки на заброшенную стройку, за забор, пойдёт Володя.

Так он решил и так сделает. Он недавно в книге прочитал, что ещё в прошлые века, если полагалось драться на дуэли раненому, слабому или больному, то вместо него выходил друг. И принимал бой.

Только бы Шурка ни о чём не догадался. А с Володей им будет не так-то просто управиться.

– Ты чего больше всего боишься? – спрашивал Шурка. И сам отвечал: – А я больше всего боюсь, что меня по голове ударят нечаянно или сам ударюсь – и мыслей лишусь. Потому что думать – это самое главное счастье. «Я мыслю – значит, я существую». Ноги или руки там сломаются – пускай, только бы не голова!

И тут Володя его перебил:

– Я забыл, тебя же Анатолий просил зайти, прямо сейчас. Ты ему зачем-то срочно нужен. Он мне утром, до школы, позвонил.

– Я? – удивился Шурка. – Зачем?

– Не знаю, пусть, сказал, немедленно после школы ко мне.

– А ты?

– Он тебя одного звал, так и сказал: пусть приходит один.

Шурка поверил и пошёл в противоположную от забора сторону. Володя постоял немного на углу, посмотрел, как он уходит, а потом свернул к заброшенной стройке.

***

Там, за дырявым забором, валялись пыльные куски бетона, ржавые гнутые трубы и был утоптанный кусок земли, куда вечером со всей улицы приводили гулять собак. Володя и раньше время от времени видел там семиклассника с компанией, когда провожал Шурку домой. Эту компанию многие побаивались, старались незаметно обойти их стороной.

А теперь Володя сам шёл к ним.

Семиклассника с жёстким взглядом он увидел сразу. Вместе с ним были ещё двое – высокий, с румяными щеками, и другой, понурый, почему-то всегда уныло смотрящий вниз.

Семиклассник уже издалека улыбался ему, только эта улыбка опять напоминала волчью. А когда Володя молча приблизился и остановился перед ними, семиклассник, продолжая улыбаться, сказал сквозь зубы:

– Вали отсюда! Вали, пока по мордасам не схватил.

Володя отрицательно мотнул головой.

– Я вместо Шурки. – Ему вдруг стало не страшно, а легко, даже весело.

– Вместо кого? – переспросил высокий, с румяными щеками. – Он тебе доверенность выдал, что ли?

– Ага, доверенность землю зубами грызть, – подтвердил понурый.

– Стой, – перебил их семиклассник и снова повернулся к Володе: – Нам тебя не надо. Ты нам этого, киндервуда, приводи, понял? Значит, так, сумку оставь, а киндервуда приводи. Отпустим его? – кивнул он своим и приблизил к Володе лицо, которое опять улыбнулось волчьей улыбкой. – Приведёшь – будешь жить с нами, понял?

Улыбка всё приближалась, наползала на Володю. Володя даже чуть попятился, а потом медленно, будто во сне, размахнулся и несильно ударил ладонью в лицо семикласснику, в волчью его улыбку.

– Я с вами жить не буду, я вас гнать буду! – выкрикнул он и тут же почувствовал удар сбоку, там стоял розовощёкий.

А дальше началась свалка, когда толком не знаешь, чью отбиваешь руку и кто тебя бьёт сзади, когда крутишься между всеми врагами, прикрываешься, отбиваешь удары, нападаешь и кулаки, ноги, плечи действуют автоматически. И Володе уже казалось, что это никогда не кончится, и уже из носа густо капала кровь, и руки были то ли в этой своей крови, то ли в чужой.

И вдруг откуда-то он услышал близкий Шуркин зов:

– Вовик! Вовик, я иду!

Володя приостановился, повернулся на этот зов. И в это мгновение небо озарилось яркой космической вспышкой, а потом рассыпалось на тысячи искр и всё вокруг потемнело.

Дальше он уже ничего про себя не помнил, не знал. Ни Шуркиных криков, ни милицейского свистка, ни топота ног…

***

Ему было никак не проснуться. Он слышал рядом голоса. Порой эти голоса говорили про него, про Володю, даже были знакомыми. Только он не различал их. Услышит на минуту, почувствует страшную боль внутри головы и снова исчезнет, как будто и не существует.

Он проснулся оттого, что кто-то рядом плакал. И открыл глаза. Вокруг были чужие стены, сам он лежал на чужой кровати, в комнате было темно, а в окно светил фонарь. Рядом, на другой кровати, почему-то плакал Шурка, и голова его была забинтована.

– Шурка, ты чего? – спросил Володя и удивился слабости своего голоса. И тут же по запахам догадался: в больнице они, вот где. – Шурка, мы в больнице, что ли? Под машину, что ли, попали? Ты чего, Шурка?

А Шурка повёл себя странно. Он ещё раз всхлипнул, как бы по инерции, а потом приподнялся, посмотрел на Володю, как бы не веря, что это он, и потому вглядываясь, и вдруг закричал необыкновенно радостным голосом:

– Анатолий, Анатолий, он в себя пришёл, зови дежурного!

И тут же в тёмном углу кто-то вскочил со стула, едва не упав, и зажёг свет. Это был Анатолий.

А Шурка, смеясь, повторял:

– Я же говорил, что он сегодня оживёт! Правда, Володя, ты ведь ожил, ожил?

А у Володи снова от этих криков, шума, внезапного электрического света страшно заболела голова, но, чтобы обрадовать и Шурку, и Анатолия, он насильно улыбнулся и подтвердил:

– Я ожил, да. Я ожил.

Он лежал, прикрыв глаза, а Шурка рассказывал ему про какую-то драку, о которой он, Володя, совсем ничего не помнил.

– Ты же меня специально услал, да? Специально? Я сначала не догадался, а потом понял. И сразу назад. Разве я могу тебя бросить. А ты уже был там, один против трёх. Я подбегаю, а они тебя – трубой. И мне тоже этой же трубой слегка вмазали, видишь? – и он с гордостью показал на повязку.

– Потом, потом расскажешь, – сказал Анатолий, увидев, что Володя снова лежит с прикрытыми глазами. – Напугал ты нас всех. Как ты сейчас, Вовик?

– Хорошо. – Володя едва прорвался сквозь жуткую боль в голове.

– Мы тут около тебя все передежурили – и мама твоя, и Зинаида, и майор. Ты больше так сознание не теряй, не уходи. Слышишь? Ты нам всем нужен. Слышишь? Ты нужен всем!

А Володя как раз собрался снова уйти, провалиться в темноту, потому что невозможно было дальше терпеть эту боль в голове. Но Анатолий взял его за руку, и от его руки шли тепло и покой. Покой постепенно стал вытеснять боль, и скоро Володя задремал. А когда вошёл встревоженный врач, Анатолий тихо объяснил ему:

– Он очнулся, а сейчас просто спит. Теперь уж всё будет в порядке.

– Я же говорил, что выживет, – радостно проговорил врач. – Лобачевским, может, и не станет, но жить будет.

Эти слова донеслись до Володи словно из тумана.

«А я и не собирался Лобачевским. Это Шурке надо, а мне – просто человеком», – подумал он и хотел даже сказать вслух, но вместо этого окончательно провалился в сон.